Потеряв голову, он подговорил ее бежать с ним за границу. Лиза согласилась, но опоздала к намеченному сроку. Побег не удался, а о подготовке к нему узнали. Теперь Надеждин должен был срочно эмигрировать, иначе его могли закатать в тюрьму. Газета же и журнал оставались на Белинском, с которым Городецкий находился фактически в состоянии вооруженного нейтралитета… Встав, наконец, с постели, Макс провел гигиенические процедуры и, запахнувшись в халат, пошел на кухню, где орудовала Маланья.
— Что, Олимпия учесала в свое ателье? — спросил он об очевидном.
— Туда, болезная, — проворчала домработница, сверкнув глазами на квартиранта. — Черт тя к нам принес, окаянного! Жили мы, не тужили в тепле и сладости, а теперь што? Вертитца Липа подобно егозам своим, Лизке да Катьке! Денег лишних тщитца заработать! Тока вместо прибытков пока одни убытки!
— В этой фразе ключевое слово «пока», Маланьюшка, — сказал с назидательной ноткой Макс. — Поверь, через месяц ты по-другому заговоришь. Сама будешь ходить как барыня. Глядишь и замуж вдруг выскочишь!
— Што в том замужестве хорошево-та? Суета одна да криводушие. Уж я-то знаю, нагляделась на Липу с ее Лексеем Иванычем…
— Давай подробности, — хохотнул Макс, занимаясь приготовлением кофе.
— Подробности те? На милай, учись. Бывало, токо Лексей-то за порог ступит, а к Липке гоголь катит, усами шевелит. Ухватит ее за бока да в спаленку. То-то визгу оттуда, стонов да стуков! Потом на кухне сидят красные да кофием отпаиваютца…
— Н-да, бедный Алексей Иванович…
— Беднай? Хе, хе… Не знаю што на стороне, а дома стоит Липке уйти, как он мя за тити схватит да в ту жа спаленку тащит. Так накидывалса, будто век бабьих телес не мял да манды не имал…
— Кха, кха, — закашлял Городецкий, но добавил: — Сладок запретный плод, давно сказано…
— Пожалуй што так, — согласилась Маланья. — Слабоватый был мущщина Лексей Иваныч, не то, что дворник наш Федька, а мне нравилось все жа с ним барахтатца. Млела и все… А щас гляжу на тя с Лизкой и чаю: с какова теста ты сделан-то? Девка млет прямо, на все готова, а ты не мычишь, не телишса. Ты не думай, она уж откупорена, упиратца шибко не будет. При том чиста да ласкова, какова рожна те ищо нада?
Макс вскинул на нее ошалелые глаза и спросил первое, что пришло в голову:
— Тебя же барыня оставляла нас сторожить? Вот так сторож, елки зеленые!
— Коли б ты насильничать яе стал, я ба вмяшалась! А коль все ладком у девки с парнем идет, што путатца?
— Я не могу на ней жениться, — сказал Макс. — Мне тут еще жить и врастать корнями в общество, а при жене-мещанке со мной перестанут разговаривать. К тому же большой любви у меня к Лизе нет.
— Видать шиш тя не больно донимат, — усмехнулась Маланья. — Тогда ладно, живи поманеньку. С девкой тока этой не трись больши. Пущай себе жениха толковова ищет.
И вышла с кухни. Городецкий же стал было пить кофе, но тот показался ему таким невкусным, что он выплеснул его в помойное ведро.
Обедать он пошел в тот самый «Балчуг» — в надежде, что встретит там толстячка-боровичка по фамилии Хохряков. Интуиция подсказывала ему, что бодрячок этот не прост и весьма много знает о замоскворецких воротилах, а может он и вхож к некоторым. По дороге он стал невольно вспоминать разговор с Маланьей, крутя головой.
«Шиш» на самом деле его очень донимал, и он не раз едва удерживал себя от того, чтобы не прильнуть к кокетливой «Элиз». Останавливала его простая мысль: а что я буду делать с ней потом, после вакханалии? Она ведь не путана и к тому же моя деловая партнерша.
Психанет после моего охлаждения и бросит все к чертям! Я-то переживу и в другую авантюру пущусь, а ее благополучие накроется медным тазом. А девушка она замечательная, правильная… Деньги у нее появятся, круг знакомых расширится да станет покачественнее и тогда в поле зрения обязательно появится достойный ее любви мужчина. Будут, конечно, и обычные ловцы приданого, но она же не полная дура, сумеет поди отличить волка от агнца? С другой стороны, любовь слепа: сколько в истории и искусстве примеров безрассудной женской доверчивости… По крайней мере, я тут буду уже не причем.
Глава двенадцатая
И снова Хохряков
Хохрякова он увидел сразу, как вошел в ресторан «Балчуга». Верный своей привычке тот сидел в кресле и читал перед обедом «Московские ведомости». Макс подошел и скромно сел на соседнее кресло, дожидаясь конца этой читки, но периферийное зрение замоскворецкого жителя оказалось острым.
— Это опять вы, сударь! — воскликнул толстячок. — Извините, в этот раз я газету вам не уступлю, но только потому, что уже ее дочитываю.
— Я не ради газеты сюда пришел, — возразил Городецкий, — а желая увидеть вас и поговорить.
— Это чудо из чудес! — опять воскликнул бодрячок. — Высокообразованный дворянин ищет встречи с заурядным мещанином! Наверно, завтра пойдет ливень, и Москва-река выйдет из берегов.
— Ваша экспрессия — вот подлинное чудо, — улыбнулся Максим. — Ни один из моих новоявленных московских знакомых ей не обладает.
— Но зачем я вам понадобился? — удивился Хохряков.