Похождения поручика Ржевского

— Вы что, мой совершенно свежий «Памятник» где-то прочли? Не принимайте всерьез, я написал его в шутку.

— Все точно вы написали. Будут помнить и славяне, и финн, и тунгус, и калмык.

— У вас кроме дара изобретательства есть еще дар пророка? — иронически спросил «наше все».

— Вполне может быть, — серьезно ответил Городецкий. — Во всяком случае ваши многочисленные вызовы на дуэли желательно прекратить. В них ведь не все стреляют в воздух, могут попасть в живот. А это при современном уровне медицины рана смертельная.

— Труса никогда не праздновал и не буду, — упрямо сказал Пушкин. — Потерять честь — что может быть хуже в нашем мире?

— Вы читали Шопенгауэра? — спросил Городецкий.

— Не приводилось, — признал Пушкин. — Я лишь слышал о странностях этого немецкого философа: будто он боится бриться и потому прижигает бороду; еще о том, что, не будучи женат, превозносит многоженство. А почему вы о нем спросили?

— Он резко критикует дуэли; в которых гибнет цвет нации. Взамен призывает учиться английскому боксу и решать вопросы чести на ринге. Все останутся живы и честь не пострадает.

— Увы, — развел руками поэт, — все определяется сложившимся укладом и отчасти переменчивой модой, от которой зависит одно: умереть вам от рапиры, шпаги, сабли или современного пистолета. К тому же драться мне против такого как вы было бы бессмысленно.

— В Англии лорды иногда выставляют за себя профессиональных бойцов.

— А это вообще карикатура на отстаивание чести. Бедная Англия… Но у меня есть к вам практическое предложение: мы иногда собираемся с друзьями за чашей пунша и беседуем на самые разные темы. И мне кажется, что ваши рассказы о будущей цивилизации будут нам очень интересны. Придете?

— Куда и когда?

— В дом номер 20 на Фонтанке, 3 этаж. Там находится квартира Тургенева, моего давнего старшего друга. Но будут, вероятно, Вяземский, Жуковский, Одоевский, Плетнев, еще кто-нибудь…

— А когда?

— Завтра вас устроит? Часов в 7 вечера?

— Я приду.

В назначенный час Городецкий вошел в тот самый дом близ устья Фонтанки, напротив все еще пустующего Михайловского замка (в котором был убит несчастный император Павел, если кто не знает), и стал с трепетным сердцем подниматься по лестнице. Стоило ему постучать в квартиру, как ее открыл молчаливый вышколенный слуга и, услышав слова «Я — Городецкий», показал рукой на дверь гостиной. Войдя, Максим увидел трех господ средних лет, в том числе Пушкина. Пока он силился опознать двух других (один-то точно хозяин дома, возможно, дальний родственник неизвестного еще классика Тургенева), Пушкин громко произнес:

— А вот и господин Городецкий, Максим Федорович, большой изобретатель и фантазер. Любить его пока не за что, но жаловать надо непременно.

— Вы не обижайтесь на Сашу, Максим Федорович, — сказал с улыбкой большой полноватый господин лет пятидесяти, вероятно, Тургенев. — Он в последнее время полон язвительности, хоть сам не замечает этого.

— На детей и гениев обижаться нельзя, — сказал с улыбкой Макс. — Бестолку.

— Замечательно сказано, — заулыбался третий господин, светлый редковолосый шатен лет под сорок, в очках, которого Макс уже идентифицировал как Вяземского.

Тут завязался необязательный разговор, постоянно прерываемый приходом новых завсегдатаев: Одоевского (узколицего, длинноносого), Жуковского (45 лет, круглолицего, курносого, редковолосого, с большими ушами — признак добродушия), Плетнева (тоже под 45, густобрового, с проницательным взглядом, но, как вскоре оказалось, мягкого и услужливого преподавателя словесности в университете), а также Соллогуба (23 лет, круглолицего брюнета, аккуратного, свежего). Наконец все расселись по креслам, слуга внес большую чашу с парящим пуншем, из которой хозяин самолично стал разливать его по кружкам, после чего кружки разобрали, пригубили и Александр Сергеевич сказал:

— Я на правах открытия нового российского самородка позволю себе афишировать Максима Федоровича Городецкого, уроженца Нижегородской губернии, закончившего не более чем гимназию, но каким-то необыкновенным чудом ставшим единственным подлинным знатоком электричества в России. Благодаря ему сейчас полным ходом идет внедрение ослепительных электрических ламп в Москве (мне об этом написал Нащокин), а теперь в Зимнем дворце (чему я сам свидетель).

Кроме того, будучи некоторое время журналистом в московской «Молве» под руководством Белинского, он разразился серией статей, посвященных последним новинкам мировой науки и техники, и тем самым поразил московских обывателей до крайности. В итоге я зазвал его сюда в надежде, что эти новинки он нам персонально расскажет и объяснит. В возникшей тишине Макс сделал паузу и заговорил: