Вечером третьего дня Ржевский вновь послал к Басе Арцимовича – с очередной байкой. Будто бы они были сегодня в Варшаве (они и правда были, но в карауле возле Королевского дворца, запертого и опломбированного во избежанье сами знаете чего) и Ржевский сумел по-знакомиться с элегантной аристократкой, которая оказалась вдовой. Их беседа длилась около часа и закончилась приглашением посетить дом этой дамы – в любое удобное для пана Ржевского время. Теперь поручик ходит в задумчивости, теребит усы и сосет пустую трубку, что у него означает крайнюю степень растерянности.
– Как звать эту аристократку? – нервно спросила Бася.
– Эвелина Чаплинская, – сказал Сашка согласованное имя, вызнанное у того же конюха.
– Известная стерва, – зло скривила рот Бася. – Ей все равно, что француз, что русский… А что же господин Ржевский так растерялся? В самый раз поделиться с дамой чувствами…
– У него, кажется, есть уже зазноба…
– Кто же это?
– Он нам не говорит.
После чего Сашка стал изливаться в своих чувствах к Басе, упирая на то, что его и три по-сторонние Эвелины не смогли бы отвратить от нее.
– Глупости это, корнет, – прервала его Собеская и провела нежно ладошкой по щеке. – Ваша дама ждет вас на жизненном пути впереди. Нужно только остаться в живых на этой войне, которая кажется бесконечной.
Спустя час к Ржевскому подбежал гайдучонок (бывший у Собеских в холопах) и передал записку, в которой были слова:
– Je vous attends pour une cоnversation (Жду вас на беседу).
– Вот то-то, – удовлетворенно хмыкнул поручик и стал готовить себя к свиданию.
Когда он подошел коридором к входу в аппартаменты Собеских, Бася мерила его шагами.
– Да вы копуша, Ржевский! – воскликнула она приглушенно. – Я уже пять минут здесь хожу!
– Меа кульпа! – ударил поручик себя в грудь кулаком. – Мне нет прощения!
– Не паясничайте, вам не идет, – поморщилась панна. – Следуйте за мной.
И пошла: сначала по коридору, затем в малоприметную боковую дверцу, выведшую на лестницу, ведущую в темный подвальный этаж. На стене она нащупала фонарь, зажгла свечу и стала смело спускаться. "Эге, Митя, – встрепенулся Ржевский, – держи уши топориком!". В подземелье тоже оказался коридор, из которого влево и вправо вели какие-то ходы и двери. Одну из дверей Бася открыла ключом, они вошли и оказались в комнате с камином (от которого шло приятное тепло), столом и двумя креслами, а также альковом, завешенным тюлевой занавеской, за которой смутно виднелась обширная кровать с постелью. Бася повесила фонарь у входа и зажгла канделябр, стоявший возле стола. Потом достала из-под стола корзину и стала выгружать из нее содержимое: полголовки сыра, кольцо колбасы, хлеб, яблоки и бутылку вина, а также нож, вилки и два бокала.
– Ваша подготовка к беседе мне нравится, – хохотнул поручик.
– Не стойте столбом, откройте бутылку. Это бургундское, которое привезли с собой французы.
– Они вас часто, видимо, навещали?
– Толкались вокруг, – ответила Бася, глядя прямо в глаза Ржевскому. – Точь-в-точь как вы. Но в этой комнате ни один не был.
– Похоже на комнату для тайных свиданий, – сказал так же прямо поручик.
– И это так. Здесь я встречалась со своим любовником, от которого родила Збышека.
– Это вроде бы тайна, которую вы до сих пор скрывали?
– Секрет Пульчинеллы, – усмехнулась Бася. – Только от посторонних. Но даже вы смогли его узнать. Кстати, от кого?
– Спросите у Саши. Он дока по части распознавания секретов.
– Он сказал мне, что вы увлеклись Эвелиной Чаплинской. Это так?
– Я с ней познакомился всего лишь.
– Но она пригласила вас в гости?
– Да. В итоге я впервые обнаружил, что одержим бесом…
– Матка бозка! В чем это проявилось?
– В раздвоении чувств: сердце призывало меня сюда, к вашим ногам, а бес стал манить к этой даме. Но слава богу, это в прошлом. Войдя сюда, я придушил этого беса!
– Жаль. Мне нравится наблюдать бесенят в глазах мужчин. Они так вас подстегивают…
– Ну, может не придушил, а приручил. Да, точно: этот бес смотрит сейчас на вас и подзуживает меня на рискованные выходки…
– Например? Впрочем, я совсем вас заболтала, а вина так и не предложила. Налейте бокалы, поручик!
И первой отпила из своего, глядя с легкой издевкой на замешкавшегося Митю.
Вино пробудило у молодых людей аппетит, и они споро умяли полкольца колбасы и несколько ломтей сыра и хлеба – под пару новых бокалов бургундского. Впрочем, Ржевский в ходе трапезы принялся окидывать взглядами стены и потолок бывшего узилища (ничем другим эта комната не могла быть в его представлении) и действительно, обнаружил плохо замазанные следы от колец, некогда вмурованных в стену у алькова, а вход в альков почему-то представился ему перегороженным решеткой. Однако много рассмотреть со своего места он не мог, было необходимо детальное обследование. И он решился на очередное представление: вдруг закашлял, захрипел, схватился за глотку и просипел "Воды!".