Похождения Вани Житного, или Волшебный мел

Ваня отправился в сарай за лопатой, лопату не нашел, зато увидел посреди сарая какой-то странный предмет, заваленный не разбери чем: какими-то корзинами без ручек, бочками без дна, сломанными пчелиными ульями, рамами о трёх сторонах, одинокими сапогами, пудовыми утюгами, просящими горячих углей, дырявыми чугунками, прохудившимися вёдрами и прочей дребеденью. Ваня смахнул хлам и увидел чёрную лакированную поверхность — это был музыкальный инструмент, пианино. Он поднял запылившуюся крышку — некоторые клавиши выскочили из своих гнёзд, нажал на одну, другую, третью… Клавиши отозвались звуками, которые в них сидели: до, ре, ми… Чьё это пианино? Кто на нём играл? Уж, конечно, не бабушка. А значит… Ваня не успел порадоваться находке — он услышал странный звук, пианино, хоть и было изрядно расстроено, всё равно никак не могло издавать подобного мерзкого блеянья… Ваня насторожился и отступил к дверям. И как нельзя более кстати… Потому что из-за инструмента показалась страшная рогатая и бородатая голова — Ваня ещё отпрянул, за головой показалось лохматое, серое с подпалинами туловище, существо живо вскочило на четыре ноги, опять издало тот же режущий ухо звук и вдруг, наклонив остророгую голову, безо всякого предупрежденья побежало на Ваню. И как Ваня ни мчался — был настигнут ударом пониже спины, как раз туда, куда в больнице тычут уколы. Взвившись в воздух, Ваня пролетел через весь двор и грохнулся подле ворот, как будто существо намекало, что неплохо бы Ване оказаться там, откуда он пришёл — за воротами. Но тут на помощь к поверженному подоспела бабушка Василиса Гордеевна, которая и усмирила рогача. Надо сказать, что Ваня никогда в своей жизни не видел живого козла или козы, — а также коровы, овцы, лошади и всех прочих животных, которых не принято было держать в больнице, — разве только на картинках, а неожиданное соседство живности с музыкальным инструментом совсем сбило его с толку, и он не сразу признал домашнее животное.

— Ладно тебе, Мекеша, ишь развоевался, это Ваня, он у нас жить будет. Запомни, Ваня — он свой. Вот он тебе папиросочку сейчас даст… — Василиса Гордеевна достала из кармана передника пачку «Беломора», выщелкнула папиросу, прикурила её и сунула Ване, кивая и подмаргивая, чтоб он вручил папиросу козлу, который уже и сам почти вырвал из Ваниных рук папироску зубастым ртом и закурил так, что только дым повалил из козлиных ноздрей.

Ваня едва успел отойти от пережитого потрясения, как Василиса Гордеевна сунула ему лопату в руки и, показав, как именно нужно копать, принялась обрабатывать землю в своём углу огорода. У него ничего не получалось — лопата ли не хотела входить в землю, или земля не пускала её, — но как Ваня ни толкал лопату ногой, как ни налегал на ручку, толку не было. Он, чуть приткнув лопату, даже с разбегу заскакивал на лопатино плечо — нет, и так не выходило. А бабушка на своей стороне копала и копала — и уж порядочная черная плешь появилась в том углу, а у Вани земля как лежала, так и лежит. Бабушка, сказав, что пошла «исти готовить», а он тут пускай мужскую работу проворит, ушла. Ваня чуть не плакал… Но помаленьку что-то стало выходить — лопата с землёй нашли общий язык, Ваня, как толмач, им помогал, но дело подвигалось крайне медленно. Посмотрев на крохотный вскопанный половичок и оглянувшись на огромное невскопанное пространство, Ваня просто заскрежетал зубами — сколько же это он будет копать. Наверное, всю жизнь… Но тут бабушка позвала обедать — и Ваня, отбросив лопату, побежал в избу.

После обеда опять копали — и у Вани на ладонях к концу дня выскочили пузыри, хотя руки и были в шерстяных (правда, поеденных молью) рукавицах. Одновременно с копкой Василиса Гордеевна затеяла топить баню, Ваня сказал:

— Я уж мылся этой весной–от…

Но бабушка не приняла его заявление во внимание, и пришлось Ване опять носить воду из колодца, таскать дрова, да всё с оглядкой — как бы Мекеша откуда-нибудь не выскочил.

— Вот напарю тебя хорошенько, тогда уж… — недоговаривала чего-то Василиса Гордеевна, сея в Ваниной душе смутную тревогу. Веников в предбаннике висел целый лес: и березовый, и дубовый, и липовый, и ивовый, и можжевеловый, даже крапивный веник был. Ваня надеялся, что последним его колотить не будут. Василиса Гордеевна растапливала печь, а Ваня смотрел и вникал, попытался сам нащепать лучины — нож сорвался. Взялся крупное полено расколоть на мелкие полешки, ухнул топором — да мимо чурки, хорошо, что ботинки у него на пару размеров больше, чем нужно, — так что по пальцу всё же не попал. В конце концов печка растопилась, и жарко заполыхали в ней дрова. Ваня покопает, покопает — бежит в печку подкладывать, а огонь уж ждёт, поленья вот–вот прогорят, языки пламени подлизываются к Ване — он затолкает новых дровишек в печь, и огонь ну радоваться, ну гореть!