Похожие судьбы всегда пересекаются

Дима усадил девушку на приступку у кабины скорой. Люда покачнулась, но удержалась сама, благодарно посмотрела на него и хотела что-то сказать, но к ним подскочила мадам Муравейник, и Дима поспешил ретироваться. Егор мялся чуть поодаль — ссутулился, спрятал руки в карманы, взгляд потерянный, сам взъерошенный и какой-то маленький. Как будто ему снова двенадцать, а Диме нужно сказать, что…

— Вон дэпээсники едут, — он перебил свои собственные мысли. — Документы приготовил?

— Не… Забыл… — он вытянул шею, выглядывая из-за спины брата. — Что там она? Плохо, да? Мне можно…

— Нормально все, — Дима положил руку брату на плечо и, обернувшись, крикнул: — Тут ещё один потерпевший. Осмотрите его.

— Давай, иди сюда, — фельдшер помахала рукой. Егор глянул на брата, потоптался и поплелся к скорой.

— Лбом ударился? Тошнит, голова кружится? Стой вот так…

Дима кивнул сам себе и пошёл в машину за документами. Автомобиль ДПС остановился чуть дальше, и, пока сотрудники шли к ним, зарядил дождь.

— Вы — водитель?

— Нет, его осматривают сейчас. Вот документы, — Дима обернулся, хотел окликнуть брата и увидел марширующую к ним мадам Муравейник. Правда, она больше не походила на фурию — волосы от дождя намокли и липли к побледневшему лицу, глаза будто бы потускнели, и у «семерки» она совсем уж неуклюже споткнулась и едва не упала. Первым порывом было подскочить к ней и помочь, но мадам Муравейник вскинула голову и окатила его таким уничижительным взглядом, что помогать ей вмиг расхотелось. Дима сжал челюсти и отвернулся.

Ожила в воспоминаниях другая неприятная сцена и заполнила собой все мысли.

— Прости, конечно, но ты — не моего уровня, — сказала, как отрезала, тогда Света. — Ты же понимаешь, что мы разные слишком. Ты же такой… такой… Ну, сам знаешь… Повседневный. А я, ты же сам понимаешь, не могу…

— Здесь страховки нет, есть она по факту?

Дима вздрогнул и растерянно посмотрел на дэпээсника.

— Да. Да, есть, конечно. В другой папке, сейчас достану.

— А по пассажирке что?

— Это моя сестра, — залезая в салон, услышал он голос мадам Муравейник. — Совершеннолетняя.

— Прекрасно. Идемте, посмотрим на непосредственных участников. А то братья, сёстры… Тоже мне, группа поддержки, — проворчал дэпээсник, забирая у Димы страховку. — Здесь оба подождите пока.

Дима кивнул и полез обратно — снимать видеорегистратор. Мадам Муравейник ждала его под дождем.

— Что ж вы к сестре не побежали? Растолкали бы там всех, — Дима поправил воротник куртки — вода заливалась за шиворот.

— Побегу, — холодно ответила его собеседница, смахивая капли со щеки. — Как только буду знать, кто виновен в этом безобразии.

Она кивнула на видеорегистратор. Дима ткнул в экран, полез в меню, нашел нужную папку.

— Вот, — он чуть наклонил аппарат и прикрыл экран ладонью. — Сейчас, прокручу… Во… Вот эта козлина!

Мадам Муравейник поджала губы и, ничего не ответив, направилась к скорой помощи.

* * *

Юля открыла дверь квартиры и пропустила сестру вперед. Та, придерживая запакованную в гипс руку, прошла мимо, сама сняла куртку, сапоги и, мимоходом глянув на себя в трюмо, направилась в комнату, не сказав ни слова.

Юля вздохнула, покорно пошла за сестрой. Та, не включив свет, повалилась спиной на свою кровать и теперь пялилась в потолок.

— Есть хочешь?

— Нет.

— Воды принести?

— Сама возьму.

— Людмила, прекрати вести себя как ребенок, — Юля потрясла блистером. — Обезболивающее. Кладу тебе на тумбочку, сюда.

— Почему ты не извинилась перед ними? — не поднимая головы, спросила Люда. — Ты была неправа.

— Я… Очень за тебя испугалась. Вот и все…

Люда приподнялась на здоровой руке и посмотрела на сестру.

— А я боюсь за тебя. Ты правда изменилась.

Об этом Юля говорить не хотела, поэтому тут же отвернулась.

— Есть захочешь — скажешь, я погрею.

Люда настаивать не стала. Снова улеглась на кровать, повозилась, устраиваясь поудобнее и затихла.

Юля выключила в прихожей свет, прошла на кухню и, набрав горячей воды из термопота, заварила себе кофе.

Весь день коту под хвост. Ничего она не успела из-за этой тупой аварии, и в голове теперь творился редкостный бардак.

Сев за стол и бросив взгляд на тёмный прямоугольник окна под полупрозрачными сиреневыми занавесками, Юля вдруг почувствовала одиночество. Его вроде не было, и отчего-то оно появилось — тихое, серое, обманчиво спокойное, не холодное, но лишающее тепла. Захотелось курить, но она завязала ещё тогда, когда вышла замуж за Юру «Бульдозера», и с тех пор в их доме сигареты не водились. Думала, что вскоре забеременеет, но не сложилось. А теперь курить можно и хочется очень, но сигарет нет, а идти за ними в темноту и дождь не было желания. А без желания можно было потерпеть. Юля вздохнула, залпом допила кофе и, решив, что валять дурака, когда так выбилась из графика, — непозволительная роскошь, направилась к себе в спальню. Работать.