Читаем Похвала подлости полностью

Ландаусский союз рыцарей самораспустился. Ульрих фон Гуттен был отлучен от церкви и тем самым — объявлен вне закона. Наиболее горячие головы из папского окружения объявили награду за его голову, и он был вынужден искать пристанища за рубежами своей страны, которую он хотел сделать просвещенной и процветающей.

Так печально окончился еще один поход Разума за правдой и справедливостью.

Лучезарное солнце надежд передовых умов своей эпохи зашло за горизонт. В очередной раз…

«Нет повести печальнее на свете», чем повесть о казненных надеждах.

<p>ТО, О ЧЕМ ХОТЕЛОСЬ БЫ НЕ ЗНАТЬ</p>

«Снова мысли ненужные в голову лезут

Словно черви после дождя из земли-бездны».

Неизвестный автор

«Знание — сила!», — сказал Френсис Бэкон [9, с. 12].

Сказал — как сглазил.

Тут же обнаружилось, как много, оказывается, существует такого, знание чего не дает человеку нормально спать, лишает его желанного покоя, отравляет ему жизнь, иссушает его тело и опустошает его душу.

Какая уж тут сила от такого знания…

Есть многое такое, о чем человек предпочел бы не знать:

— об измене ему его любимой;

— о предательстве его его лучшим другом;

— о преступлениях, совершенных и совершаемых близким ему человеком;

— о пороках того, кого он считал до сих пор чуть ли не пророком;

— о малодушии и трусости того, кого он почитал как своего кумира;

— о подлости того, кого он признавал олицетворением мудрости.

Сакраментальное гамлетовское «быть или не быть» по сути дела является производным от «знать или не знать». Не узнай Гамлет о том, что его родная мать — соучастница убийства его родного отца, что второй соучастник этого преступления — родной дядя Гамлета, и что этот самый дядя — любовник его, Гамлета, матери, у него, скорее всего, не возник бы знаменитый «гамлетовский вопрос».

А ведь Бэкон и Шекспир были и современниками и соотечественниками…

Разные люди — разные мысли.

И кто же из них прав, спрашивается? Что есть для человека знание? Оно — сила, или же оно — непосильная ноша? Нужно ли человеку знание, которое его ранит и убивает? Ведь сказано: «Во многой мудрости много печали, и кто умножает познания, умножает скорбь» [49, с. 618]. Не потому ли — по весьма авторитетному мнению — сорвать запретный плод с «древа познания добра и зла» означает совершить смертный грех (см.: [77, с. 6])?

Может быть, на самом деле, следует закрыть глаза и уши, чтобы ничего не видеть, ничего не слышать, ничего не знать: «меньше знаешь — лучше спишь» и… дольше живешь? Блаженны неведающие?

Если знать правду порой бывает мучительно, нестерпимо больно, то стоит ли напрягаться, чтобы ее узнать? Как сказал Марк Аврелий, «огурец горек? Брось его. На твоем пути терновые кусты? Обойди их» [64, с. 367]. Зачем искать приключения на свою, допустим, голову.

Даже в системах судопроизводства тех стран, где, прежде чем свидетельствовать в суде, требуется поклясться «говорить правду, одну только правду, ничего, кроме правды», не требуется говорить всю правду: о чем спросили, о том должен ответить; о чем не спросили, о том вполне можешь умолчать. На вполне законном основании: никто никого за язык не тянет говорить то, о чем не спрашивают. Если же при этом пострадает правда, то тем хуже для нее.

Великий Марк Аврелий велик тем, что сумел первым и пока — последним во всей всемирной истории стать и быть Правителем (за двадцать лет его правления в возглавляемой им стране ни разу не было голода, несмотря на постоянно обрушивавшиеся на нее природные и иные катаклизмы), Философом (он успешно прошел полный курс обучения философии у знаменитого философа-стоика Аполлония Халкедонского) и Человеком (он первым в Римской империи отменил гладиаторские бои и приказал подвешивать прочные сети под канатами, на которых выступали циркачи-канатоходцы). Но даже он по поводу правды сказал весьма обтекаемо: «Не правда — не говори» [65, с. 70]. То есть, не сказал всей правды — не беда: в конце-то концов, ведь не солгал же!

Так и считалось бы до сих пор, что солгать — значит сказать неправду, если бы не великий возмутитель философского спокойствия Жан-Поль Сартр. Мало того, что он стал первым и пока — последним во всей всемирной истории человеком, отказавшимся от присужденной ему Нобелевской премии (по идейно-этически-политическим мотивам), так он еще и совершил переворот в понимании того, что есть ложь. Герой его пьесы «Дьявол и Господь Бог» произносит: «Я лгал им своим молчанием» [93, с. 271]. Тем самым Сартр сформулировал свое кредо антиподлеца: «Не лгать! Ни словами, ни молчанием». Ведь на самом-то деле не сказать неправду — еще не значит не солгать.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
100 великих литературных героев
100 великих литературных героев

Славный Гильгамеш и волшебница Медея, благородный Айвенго и двуликий Дориан Грей, легкомысленная Манон Леско и честолюбивый Жюльен Сорель, герой-защитник Тарас Бульба и «неопределенный» Чичиков, мудрый Сантьяго и славный солдат Василий Теркин… Литературные герои являются в наш мир, чтобы навечно поселиться в нем, творить и активно влиять на наши умы. Автор книги В.Н. Ерёмин рассуждает об основных идеях, которые принес в наш мир тот или иной литературный герой, как развивался его образ в общественном сознании и что он представляет собой в наши дни. Автор имеет свой, оригинальный взгляд на обсуждаемую тему, часто противоположный мнению, принятому в традиционном литературоведении.

Виктор Николаевич Еремин

История / Литературоведение / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное