Похвала подлости

Дипломату, как известно, язык дан для того, чтобы скрывать свои мысли. На то он и дипломат. Одно он говорит, другое — держит в уме. Это — его средство достижения цели. Это — его работа.

У политика его цель, как известно, оправдывает его средства достижения его цели. На то он и политик. Одно он говорит, другое — делает. Это — его работа.

Для философа же нет и не может быть такой цели, которая оправдала бы любые средства.

Для философа и ученого нет такой цели, которая оправдала бы полуправду.

Работа философа и ученого — быть объективным. Независимо от своих симпатий и антипатий, своих пристрастий и своего отвращения.

Как человек философ и ученый имеет право любить и ненавидеть, восхищаться одним и презирать другое.

Как профессионал — нет. Как профессионал он не имеет права хотеть не знать, потому что его работа — знать, понимать и делиться — полностью, без остатка, ничего не скрывая, не утаивая и не приукрашая, своим знанием и пониманием с другими людьми…

Как хотелось бы не знать что произошло с Ульрихом фон Гуттеном после того, как он был вынужден покинуть свою родину, но у нас нет права не знатьэтого.

«Гуттену пришлось бежать в Швейцарию. Измученный, больной, без средств к существованию, подавленный неудачным исходом восстания, он прибыл в Базель, рассчитывая, видимо, найти приют или, по крайней мере, моральную поддержку у Эразма Роттердамского, проживавшего в то время в этом городе» [83, с. 131].

«В конце 1522-го года Гуттен бежал из Германии и явился в Базель. Еще по дороге туда, в Шлеттштадте, он говорил Беату Ренану и другим, что, приехав в Базель, он обязательно постарается встретиться с Эразмом и обсудить с ним все, что произошло в Германии.

Первое известие о прибытии Гуттена в Базель Эразм получил через Генриха фон Эппендорфа, молодого человека, который учился в то время в Базеле на средства Георга Саксонского и раньше уже познакомился с Гуттеном.

Дальнейшие события заставляют сомневаться в том, что Эразм обрадовался этому известию, ибо, осведомившись о здоровье и обстоятельствах Гуттена, он поручил Эппендорфу дружески передать рыцарю, что он, Эразм, не желал бы, чтобы тот компрометировал его своим посещением(курсив — Б. П., Е. П.).

Когда Эппендорф сказал, что, может быть, Гуттен все же желал бы поговорить с Эразмом, то Эразм ответил, что согласен на это, если это так важно для Гуттена, и если тот желает ему сообщить что-то важное, Гуттен может к нему придти. Вопрос только в том, может ли он (Гуттен) при своей болезни вынести холод в комнате Эразма (как будто внутри дома Эразма было холоднее, чем снаружи, где, собственно и приходилось обитать Гуттену, лишившемуся к тому времени всех средств к существованию. — Б. П., Е. П.).

Совершенно естественно, что Гуттен с гордостью отказался от такогопредложения…

Гуттен шлет Эразму письмо: «Так как ты предпочитаешь блюдолизничать с теми, кто имеет власть, чем оставаться со мной верным своей дружбе, то я принужден с тобой порвать» [121, с. 417–432].

Вполне отдавая себе отчет в том, что он поступил, мягко говоря, некрасиво Эразм, вместо того, чтобы попытаться исправить свою ошибку, переходит ко встречным обвинениям в адрес Гуттена и пишет «Spongia Erasmi adversus aspergines Hutteni» («Губка, смывающая гуттеновские брызги»).

Само название этой статьи зловещее. Почти роковое.

Эразм не мог не знать о тяжелой болезни Гуттена, раз он так «заботливо беспокоился» о том, что Гуттену может быть холодно в плохо отапливаемой комнате Эразма. Не мог он не знать и о том бедственном материальном положении, в котором оказался Гуттен как отлученный от церкви: такой человек автоматически лишался всех своих прав на любое ранее принадлежавшее ему имущество, если таковое и имелось у него до отлучения.

Тем не менее, Эразм пишет в своей «Spongia» так, как будто ничего этого нет, или как будто ни о чем этом он не знает: «Конечно, Гуттен имеет в свою защиту замки и валы, войска и ружья, огонь и мечи. Всего этого нет у меня. К тому же, у Гуттена нет ничего, за что ему приходилось бы страшиться; может быть, поэтому он так храбр. У меня же есть мои произведения, которые уже принесли и еще принесут немало пользы, за судьбу которых я переживаю» [121, с. 437].

… Если хочешь смалодушничать, оправдание для себя найдешь всегда…