Покидая Аркадию. Книга перемен

У них появилось время для отдыха, и за несколько лет они объездили почти всю Европу. Как-то даже провели все лето в Италии, на озере Комо. Сняли дом неподалеку от Белладжо, по утрам купались, подолгу завтракали на террасе, катались на катере, бродили по каменистым тропинкам, ужинали жареной форелью, пили пино гриджио, любовались закатами. Рафаэлю наняли учителя итальянского, и к концу лета он легко объяснялся с официантами и лодочниками. Герман чувствовал прилив сил, по ночам они занимались любовью, рано утром он выносил Тину на руках на балкон, и она прижималась к его теплому сильному телу, щурясь от яркого солнца и поеживаясь от порывов тивано – холодного ветра с Альп…

В августе присмотрели небольшую виллу на берегу озера, утопавшую в зарослях олеандра и мирта, с обсаженной кипарисами лестницей, вырубленной в скале и ведущей к воде. Весной Герман перевез туда свои книги, пластинки, картины. Первое, что увидела Тина, когда приехала навестить его, была табличка с названием – «Villa Tina».

– Здесь я чувствую себя лучше, – сказал Герман за ужином. – Может быть, подумаем о том, чтобы подобрать для Рафаэля школу в Милане? А может, и ты с нами? Денег хватит, а жизнь одна…

Через год она сдалась – отвезла Рафаэля в Милан, но сама вернулась в Москву: компания была на подъеме, Тине до дрожи хотелось сделать ее одной из лучших в Европе, и бросать дело в такой момент она вовсе не собиралась.

Чтобы держать себя в форме, она каждый день плавала в бассейне, трижды в неделю занималась тхэквондо и дважды в месяц встречалась с мужчинами.

Она купила на имя Германа небольшую квартирку с черным ходом неподалеку от Маяковки, куда приходили мужчины по вызову. Секс и больше ничего, никаких красавцев и никаких продолжений. Один из них все же выследил ее, увязался, лепетал о любви, потом стал угрожать разоблачением – она позвонила в эскорт-агентство, а потом сдала шантажиста своей службе безопасности, и ей было все равно, что с ним сделали.

Новогодние каникулы и летний отпуск она проводила на озере Комо, с Германом и Рафаэлем.

Рафаэль ничего не знал о своем настоящем, биологическом отце – отцом он всегда считал Германа, который усыновил ребенка вскоре после рождения. Герман учил его завязывать шнурки, плавать, держать вилку, отличать поганки от сыроежек, разбираться в живописи, правильно произносить английское «th» – их близость была естественной. И Тина не видела ничего необычного в том, что они гуляют, взявшись за руки, или сидят на террасе допоздна, прижавшись друг к другу, или в том, что Рафаэль целует отца перед сном, как в детстве.

По вечерам они зажигали в гостиной свечи, Тина укрывала мужа пледом, Рафаэль садился за пианино и играл Шуберта или Шопена. В открытые окна тянуло горьковатым запахом мирта, Тина курила у окна, глядя на озеро, лежавшее внизу огромной серебряной лужей, на огни вдали, и думала о том, что пришла пора для первого публичного размещения акций компании в Лондоне, которое, она была в этом уверена, позволит привлечь не меньше миллиарда долларов, и еще думала о том юном матросе с прогулочного кораблика, который нечаянно прижался к ней у борта, а потом гасила окурок, оборачивалась к мужу и говорила: «Пора», помогала ему подняться и вела в спальню, и Боже правый, ей было больно слышать, как он покашливает и шаркает, покашливает и шаркает…

Тина просто не воспринимала некоторые смыслы жизни, как люди не воспринимают некоторые звуки, доступные зверям и насекомым, и когда доктор Казерини сказал, что Герман болен, она только кивнула, потому что и без того знала, что муж болен, и лишь спустя несколько мгновений до нее дошло, что доктор говорит о чем-то другом, о чем-то страшном, и тотчас из подсознания всплыли названия препаратов, которые Герман прятал от нее, и не успел доктор Казерини снова открыть рот, как она спросила: «Is it AIDS?», и врач кивнул. И опять кивнул, когда она спросила, болен ли Рафаэль. И еще раз кивнул, подтверждая, что Рафаэль болен тем же, чем Герман.

После встречи с врачом она спустилась на набережную – было время обеда – и заказала виски. Потом еще. Никогда в жизни она не пила так, как в тот день, но хмель ее не брал. Вечером она поплыла в Комо, пила там с каким-то седовласым мужланом Энтони, бывшим военным моряком, у которого на мощном бицепсе был вытатуирован якорь с короной. Тина пила и рассказывала ему о Савве, старике Голубовском, о божественном Рафаэле, о муже и сыне, пила и пила…

– Ты веришь в Бога, Тина? – спросил Энтони. – Тогда молись, ничего другого Бог нам не дал.

– Не верю и не умею, – сказала она. – Трагедии – это не для меня.

– Потому они и трагедии, что никто их не хочет, – возразил Энтони.

Она понимала, что ему очень хочется затащить ее в постель, и ту ночь они провели вместе. И весь следующий день пили в его номере, пили и занимались сексом, и всю следующую ночь, а потом она встряхнулась, приняла душ и ушла, пока Энтони спал.

Когда Герман утром вышел на террасу, где Тина пила кофе, он все сразу понял.