Покидая тысячелетие. Книга первая

– Сейчас всё меняется моментально, – рассказывал водитель. – Раньше я ходил в загранку. Много видел. Похоже, вся страна стремится за рубеж. Не советовал бы. С острова народ валом, как горбуша на нерест, прёт.

– Откуда вы родом? – спросил у водителя Ильич.

– Иркутские мы с братом. Сначала я на путину со стройотрядом прибыл, потом брата затащил. Через год его в мореходку устроил, а сам так и остался водилой. Остров – это маленький Союз.

– Так устроено в стране, что дома никто не может прилично заработать, обязательно надо куда-то ехать. Вот и ты сюда рванул из Иркутска. Бурлит Союз! – Живо заметил Ильич.

– Говна много, вот и бурлит! – рассмеялся водитель. – Дальше, мужики пешком. Тут до Крильона близко. Поаккуратнее. Не дай бог, циклон будет. Дальше – всё в камнях и морской капусте. Не соскользните. Обратно до Шахты дойдете, поезд – вечером.

– Спасибо, брат! Привет, Иркутску.

– Когда там буду. Не забудьте, Шахты, лошадка вечером.

Машина мягко остановилась.

Двигаться дальше не было смысла.

Мы сели на камни у берега и стали всматриваться вдаль. Говорят, что отсюда до Хоккайдо около пятидесяти километров. Смельчаки уплывали на лодке. Зачем?

Желания уходить куда-то ещё у меня уже не было. Исчезло желание. Никто и никуда меня не загнал. Сам сюда стремился.

На берегу копошилось несколько человек с удочками или спиннингами. Я уже привык, что на острове всюду на берегу люди. Обычно они ищут морских червей. Длинные чудовища, похожие на жёстких гусениц. Захватил с воды водоросли, разглядел на свету морских червей и бери. Поймать на них можно что угодно.

Кто-то ищет здесь жемчуга и кораллы, государство – нефть…

У самого берега ползла по мокрым камням какая-то красноватая каракатица, на которую даже не обращали внимания или не видели мужики, искавшие червей.

Зрение для слепых, у человека должно быть видение. Каракатица оказалась чудесным крабом. Это было прекрасное существо, обладающее, видимо, такими свойствами, параметрами, органами, которые никогда не разгадает и не сможет подчинить себе человек… Вся земля, её недра, воды, глубины пронизаны существами, имеющими миллионы неведомых грубому человеку нервных окончаний, которые соединены со всем мирозданием.

Почему же мы оторваны от них и бесконечного космоса? Что я ищу на этой Земле с этим пьяным Колькой Орловым, который никак не может ожить в моей тетради и, наверное, умрёт вместе с материком, названным СССР, так и не успев осознать своей связи со всем миром? Но материк же не исчезнет от этого.

Белые птицы кричали над тёмной водой…

И этот загадочный краб, ползущий к океану, и фантастические фонтаны в туманной дали парящего океана, и плывущие чёрные точки гигантских существ, под которыми в немыслимой и страшной бездне морской воды мириады других живых существ, и мы, стоящие здесь с мужиками, и умирающие вместе со всеми, и рождающиеся, не зная об этом, миллионы других организмов на материке и островах – мы одно целое, нейроны мироздания… И никто из нас ни выше, ни ниже ни умнее и не глупее другого. Все – одинаковы. Что мне надо понять и пойму ли я хоть что-нибудь в этой бездне живых существ?

– Больше никуда не пойдём? Ты спишь?

– Нет, мой Ильич, не пойдём… Вообще, не высыпаюсь.

Все мы в мироздании одно целое. Нейроны вселенной…И никто из нас ни выше, ни ниже ни умнее и ни глупее другого. Я не делал открытий на побережье океана, впадая в очередной сюр или шиз, как Кандинский, который психиатр или Кандинский, который космический художник. Я бывал их родовом в доме. Сохранился дом!

Такие чувства, ещё не ставшие знаниями, живут в любом организме всё время, в каждой его клетке. Увидев ползущего краба и фонтаны гигантских чудовищ, показавшихся над бездной океана, мои чувства снова слились со всем, что есть и может быть… И даже крамольная мысль «Чей замысел?» подспудно не тяготила меня.

Что может тяготить человека, когда он сливается с космосом?

– Слушай, Борисыч, тут на рыбзаводе и плавбазе офигенные хищения, а на базе тралового флота – сплошное кумоство. Я тут насобирал кое-какие материалы, пять кассет плёнки отснял, – заговорил Ильич, когда мы шли на станцию.

– Знаешь, Ильич, может быть, бросим к чертям все эти дурацкие расследования? Пусть они воруют в своё удовольствие. Вообще-то я расхитителям материка должен сказать спасибо.

Сейчас, смотря с перрона на сгущавшуюся темень вдали океана, можно и, наверное, нужно было так размышлять. Всему своё время.

– За то, что тебя чуть не убили, а однажды почти убили? – Глаза Ильча за очками-лупами стали ещё больше.

– Так из-за них же я отправился на остров! Из-за них смотрю на океан, из-за них я снова начинаю понимать что-то большое.

– Из-за них у тебя ничего нет.

– А что должно быть?

Уже вечером мы добрались до общаги, где жил Ильич. Снега на побережье и в городке было намного меньше, чем за хребтами, на другой части острова, где была моя редакция.