Покидая тысячелетие. Книга первая

На самом деле жильём Ильича оказалась трехкомнатная квартира, в которой он обитал с двумя парнями из судоремонтного завода. Одного из них Ильич никогда не видел, поскольку тот болтался на каком-то судне вместе с этим судном. А второй парень работал механиком на заводе. Он оказался земляком Ильича, хотя его земляки – весь Советский Союз. Но некоторое время парень жил в Кухмистерской слободке Киева, куда однажды судьба завела и Ильича. По этой причине парень теперь считался земляком моего Ильича.

Он-то и ждал нас, нажарив большую сковороду камбалы.

Казалось, что вся квартира пропитана запахами жареной рыбы.

– Вот чудо природы: один бок чёрный, а другой – белый, смесь негра с блондинкой. Вкуснющая рыба! – похвастался он, ставя на стол своё угощение и нарезая большими, как на полевых станах материка, ломтями душистый хлеб.

От такое еды грех оттаскивать даже за уши…

Даже ночью здесь ощущается бездна океана, необъяснимая разуму толща воды, природа которой плавно переходит в природу суши, и оба они пронизаны и трепещут видимыми и невидимыми живыми организмами. И каждый из них хочет жить!

В комнате, где были кровати Ильича и его земляка, шла неспешная беседа, какая бывает после сытной еды.

– Анатолий Ильич, а вы когда в перший раз с революцией подружились? – Ехидно спрашивал парень из Кухмистерской слободки.

– Давно это было. Ещё при Хрущёве. Я ведь окончил зооветеринарный техникум. Отправили меня в пермские леса. Знаешь, там они богатые! – выдохнул своё фрикативное «г» Ильич. – Одного разу я разговорився зи старим, фронтовиком. – Ильич снова перешёл на русский. – Ты представляешь, он пенсию получал – 8 килограммов зерна в месяц!

Последнюю фразу он выкрикнул и замолчал. Через долгую паузу продолжил уже спокойно:

– Насмотрелся я на счастливую жизнь, и однажды написал письмо самому Хрущёву.

– И шо?

– Мне же ещё восемнадцати лет не было. Проболтался о письме знакомым. Испуг окружающих был сильнейший, все говорили, что меня посадят без права переписки. Старик даже посоветовал скрыться… Вот я и мотался потом по разным геопартиям.

– Чи не шукали?

– Да кому оно нужно письмо моё! – Рассмеялся Ильич. – Наверное, ещё с почты передали в органы, там где-то и лежит, наверное…

Утром мы втроём отправились на судоремонтный завод. Часа два я рассматривал, а Ильич фотографировал японскую шхуну, которую выбросило недалеко отсюда на берег. Испещрив стенограммой весь блокнот на судоремонтном заводе, я почувствовал, что желудок мой тоскует по камбале. Мы снова отправились в общагу, где снова жарили рыбу, которая, кажется, сама собой появлялась в холодильнике.

После обеда редактор Ильича, симпатичный кореец, наслушавшись от Мельниченко обо мне, предложил мне перевестись в их редакцию. Я обещал подумать. Вариант хороший, хотя…

Нельзя срываться с полпути: если я привык к глухонемым и кафе, к редакционной кушетке, а самое главное только в этой обстановке начал оживать Колька Орлов, то пока не надо нарушать равномерность процесса. Менять можно только тогда, когда почувствуешь, что меняется инерция.

– Смотри, японцы со шхуны! – воскликнул Ильич, готовя свой аппарат.

Оживленно переговариваясь между собой, они шли в сопровождении двух милиционеров и каких-то чинов из районной верхушки. Обыкновенные и необыкновенные люди: среднего и ниже среднего, не похожие ни на корейцев, которых я видел много раз, ни на китайцев, живущих на материке. Отдалённо они напоминали бурят или якутов, а, может быть, и тувинцев.

Конечно, их рабочая одежда была намного лучше нашей.

– Функциональная лапотина, – заметил Ильич. – У них всё функциональное.

– Мы с тобой видели пока только одну японскую машину, но это уже другая цивилизация!

– Для людей…

Глава пятая

Сбылась мечта – побросал камешки с крутого бережка. И вечерней лошадью, то есть дизель-поездом, прибыл домой. Просто! Сложно, когда не делаешь.

Никого в редакции, конечно, нет. В кабинете чисто. А у меня жареная камбала в кофре. Сейчас Чайковского и – за Достоевского! Что у нас в Сосновке… Ах, да – природа Нерчинской каторги. Странно, почему я всё время попадаю в каторжные места?

Иди сюда, «Любава», будем работать…

«Над Сосновкой хлынул долгожданный проливной дождь. С треском, раскалывая небо, ударил гром, полыхнули молнии в чёрном, дымящемся тучами небе. И началось! Мутные, пенистые, ручьи, торопясь, побежали вдоль обочин, наполняя их. Улицу на окраине деревни размыло за какие-то полчаса. В бурлящем холодном потоке по оврагам плыли, крутясь и переворачиваясь, старая обувь, доски, дохлые овцы и собаки из скотомогильника, исковерканные заборы и какие-то ящики. Деревня враз сникла и ослепла в этом шумящем дождевом крошеве. Пахло густо пресной водой и мокрым, разбухшим от дождя деревом.

С короткими перерывами ливень лил неделю. Берега Серебрянки размыло. Обмелевшая в засуху, она ожила, забурлила, вода подошла к самым плетням, а потом неудержимо хлынула в огороды. Вадим Кулагин поймал огромного, занесённого бурным потоком, сома прямо у себя во дворе. Жадным везёт…