Покинутые или Безумцы

Со Старой смоленской дороги перешел я на трассу Москва-Минск, возле кафе мы условились с товарищем о встрече, он должен был вечером ехать назад из Москвы. Прислонил лопату к стенке дома, поставил ведро, купил котлету с хлебом, что-то еще, горячий кофе, стоял за столиком на улице, ел, поглядывал на мчащиеся мощно грузовики и легковушки — мчащиеся на смертельной скорости. Мимо прошел детина в толстой кожанке, в ушанке со звездочкой, усатый, седой. Что-то знакомое почудилось в нем. Идет обратно. П. Б.! Обнялись. Когда-то — двадцать лет примерно назад — он здесь учительствовал, приходил к тестю, директору школы, так мы и познакомились. Историк. А сейчас на трассе торгует рыбой: вяленой, копченой, соленой, — здесь, возле заправки и кафе с десяток этих рыбных палаток, самостийных: деревянный каркас, обтянутый целлофаном, брезентом. Он только торгует, а хозяин занимается всем остальным: закупает рыбу, коптит и т. д. Работает по 12 часов. Заработок? Когда как. Бывает, 20 рэ, а в другой день — 500. Покупают и иностранцы. Вообще странные люди. В магазинах та же рыба, только чище, не висит днями на солнце и ветру, в парах бензина. Но им-то, видно, кажется, что тут какая-то особая рыба, свежак — где-то вот за этими лесами, в каких-то озерах и выловленная, и сами продавцы похожи на рыбаков и рыбачек: обветренные, в толстых одеждах, с деревенскими грубыми лицами. (Одна рыбачка, поддатая, синеглазая, краснощекая все хотела угостить меня водочкой; я хоть и продрог, но угощаться не стал.)

П. Б. рассказывал о себе.

Вообще он одержим с юности. Ищет прах солдат Великой Отечественной. Сообщает родным. Профессионал, — его приглашают в различные регионы, был он на юге, в степях, жил в палатке, получал 300 рублей в день. Я поглядывал внимательно на П.Б. Спокоен, пристальный взгляд; половины передних верхних зубов нет; крепок, высок. Ему лет сорок с лишним. Тоже взял кофе. И мы пили, разговаривали под рев и шуршание железной реки. П. Б. признался, что когда начинаешь копать, уже зная, что это захоронение, тебя бьет дрожь. Сильная.

Фары подъехавшего авто высветили его профиль, рубиновую солдатскую звездочку на шапке. Это подрулил мой товарищ. Мы распрощались, обменявшись приветами для домочадцев.

Потом я все вспоминал его. Думал, что же это он так волнуется, когда копает? Страх прикосновения к смерти? Чувство святотатства? Ведь многие фронтовики протестуют против поисков. Что вообще заставляет его этим заниматься? Долг перед памятью, как об этом говорят и пишут?

В книжке, которая была тогда у меня на столе, прочитал: «Обычной двигательной силой человеческой деятельности является непреодолимое желание достичь пункта, максимально удаленного от похоронной сферы (яркими отличиями которой являются гниль, грязь, скверна): только благодаря непрекращающимся усилиям с нашей стороны нам удается уничтожить повсюду следы, знаки и символы смерти» (Жорж Батай. Литература и зло.)

Ну, вот. И сам я долго собирался на могилы гагаринские, все откладывал. А вот П. Б. — ведь загадка. И рубиновая звездочка на его шапке горит именно как знак смерти, след праха, будто знак египетского жреца, служителя некрополя в Долине мертвых.

И так-то человека нелегко разгадать. А когда он приближает еще к себе смерть, то и вовсе становится тайной за семью печатями. Да, вот его глаза и были совершенно непроницаемы, большие, выпуклые, серо-карие.

Пепел, огонь и вода

Еще одна история о суфии из книги Аттара — о Хири, которому на голову из окна высыпали корзину пепла, а он обрадовался, что это был не огонь, коего он, грешный, только и достоин.

…Несколько лет назад шел я мимо дома и был ошарашен разорвавшимся в двух шагах пакетом с водой. Взялся вычислять шутника. И вычислил. Голова мальчишки появилась из-за перил балкона. Поднялся в эту квартиру и у открывшей заспанной мамаши потребовал надрать уши своему сыночку.

Боюсь, что за эти годы ни капли не поумнел, и поступил бы так же и сегодня.

А это была — только вода.

Гонорар

После обеда рукопись в сторону и уезжаю на Днепр. Через овраг, на кружную дорогу, с нее вниз по откосу в пластиковых бутылках и высохшей от такого буйного солнца траве, и сразу тихо и тенисто: лес. Растут там сосны, дубы, клены и ели. Тропинка хвойная, перевитая корнями. Заезжаю подальше от моста. Но, правда, приближаюсь к другому — железнодорожному. Этот участок реки между двумя мостами. И вот берег Скрипящих Дверей. Две старые осины трутся. Иногда кажется — говорят мужики. А то вдруг вступает баба. Дверь открывается… Закрывается. Ходят. А я ловлю рыбу. Позавчера у самого берега взяла щучка, думал, сорвется, берег обрывистый, пришлось лезть вверх, оскальзываясь, путаясь в осоке и крапиве, а она плясала в воздухе, сверкая золотой блесной. Нет, не ушла. Завернул ее в крапиву трясущимися руками, это уж обычная лихорадка. И, конечно, давай снова блеснить. Но тщетно. Залез в воду, сгоняя фиолетовых стрекоз с желтых кувшинок, доплыл до середины, увидел мост, над ним облако…