Дальше дорога пошла хуже. Колеса стучали по корням. Но ему нравилось: подпрыгивал! Все больше вокруг них деревьев, — они были еще темные, лишь легкой дымкой начинали зеленеть. Агван поймал одну ветку, нависшую над дорогой, засмеялся:
— Колется.
А Вика отщипнула зеленеющую почку, растерла, поднесла к его носу:
— Нюхай!
Агван сперва понюхал, а потом лизнул ее пальчики:
— Я Янгар. Вкусно.
А Янгар в это время носился где-то в лесу, лишь иногда взлаивал. И вдруг Агвану стало страшно. Небо высоко-высоко, а здесь тесно, ничего далеко вокруг не видать. Показалось ему, что деревья, обступив, не выпустят его отсюда. Сумрачно, холодно! А еще что-то застучало— словно частые выстрелы!
— Что это? — выдыхнула Вика.
— Я хочу домой, — прошептал Агван и спрятал голову в бабушкиных коленях.
Бабушка весело рассмеялась:
— Это дятел. Он стучит острым клювом в ствол дерева.
— Зачем? — еще не поверив до конца, осторожно приподнял голову Агван.
— Червяков достает.
— Он какой, большой? — осмелел Агван и уселся.
— Сейчас увидим. Это хорошая птица, труженица. Наш лес охраняет. Вот он.
На стволе высокой, с редкими сучьями лиственницы, как назвала это дерево бабушка, Агван увидел пеструю красногрудую птицу, которая быстро и звонко стучала черным клювом, как деревянным молоточком. Время от времени птица перебегала по стволу.
— Хорошо в лесу, только темно, — сказал Агван.
Начался отлогий подъем. Лес стал редеть. Бык тащился медленно. Агван рассердился было на него, но не успел и слова сказать: перед ним открылось лиловое море. Вытаращив глаза, он разглядел много-много кустов. От их сияния лес стал прозрачным и нестрашным. Агван потянул носом: воздух был необычным — душистым и сладким. И показалось Агвану, что въехали они в сказочную волшебную страну, о которой читала им тетя Маша, что сейчас их обступят добрые волшебники и начнут исполнять желания.
Агван хотел было соскочить на землю, но не смог пошевелиться.
— Это багульник, — утишила его волнение бабушка. — Краса наших бурятских лесов. Он цветет каждую весну, и все радуются ему.
— Он цветет каждую весну, — повторил Агван. И увидел, что бабушка будто помолодела: ни слез, ни горя, ни равнодушия не было в ее лице. Он засмеялся и сказал Вике: — Я тебе дарю наш лес, с багульником. Будем каждую весну приезжать сюда. Да?
Вика радостно взглянула на него удивительно большими глазами, и только сейчас он увидел, что они вовсе не прозрачные, они очень голубые.
— А может так случиться, что багульник весной не зацветет? — спросил Агван у бабушки и в глазах Вики увидел тот же страх, что испытывал сейчас сам.
Бабушка грустно опустила голову:
— Да, конечно, может и так случиться, если вдруг злые люди пустят пожар и сожгут лес.
— Фашисты, да? — вздохнула Вика.
Агван сжал кулаки: опять фашисты, драться с которыми так давно ушел папа и так долго не возвращается. Но думать он больше не хотел: перед ним — лиловое море.
— Мама, мамочка! Я тебе цветов привез! — Он так и знал: она станет снова такой же красивой, как в День Победы, и, может, даже распустит волосы.
Она выхватила охапку багульника, зарылась в него лицом и неожиданно завизжала, как девчонка. Он завизжал тоже, подпрыгнул и задрыгал ногами. Смеялись все и засовывали в ведра с водой крепенькие коричневые ветки. Так же, как лес, засиял лиловым их дом, став просторнее и светлее.
— Вот что такое мир, — громко сказала бабушка. Она улыбалась, как когда-то давно, когда еще не умер Каурый. — Одним горем жить невозможно.
— Ну, спасибо, детки. Вы нам весну привезли. — Дулма обняла обоих.
— Мы весну привезли, весну, — радовался Агван. — Мама, мамочка, — он не отходил от нее весь вечер. — Ты самая красивая.
И только совсем уже засыпая, ткнулся в Викину щеку:
— Давай завтра опять за весной поедем.
4
Дулма проснулась первой. И долго лежала улыбаясь. Каждая весна начиналась с багульника. Вот точно так же, как вчера Агван, выглядывал из цветов Жанчип: обрадуется ли она?
Снова солнце! Она радостно потянулась, глядя в светлое окно и на багульник под ним.
Наверное, впервые за всю войну встала без обычной тяжести и страха. «Или сегодня вернется, или никогда», — подумала отчего-то. Укрыла ребятишек, долго вглядывалась в лицо сына, потом пошла доить Пеструху.
Но, выйдя из дома, расстроилась. Солнце, оказывается, обмануло ее. Оно подняло ее и спряталось, а небо быстро заполнялось серой мглой. Вдалеке, со вспаханных полей, поднимались черные вихорки земли и неслись сюда, к степи. Прямо на глазах солнечный яркий день превращался в ветреный и хмурый. Янгар забился в свою конуру, из которой торчал лишь его черный влажный нос.
«Надо чаю сварить», — Дулма торопливо вернулась в избу, раздумывая, стоит ли гнать овец в степь.