Поклон старикам

Не успела разжечь плиту, как в доме появились гости. Почему она не слышала, как они подъехали, почему не лаял Янгар? То, что они явились так рано, не удивило: позже ее бы не застали. Только зачем они? Что нужно им? С ними Бальжит. Один в военной форме, другой— в кожанке. По всему видать, большие начальники. Дулма обернулась было за разъяснениями к Бальжит, но та, склонившись, стирала с юбки налипшую грязь.

Гости за руку поздоровались со всеми. И только когда они подошли к детской кровати и на мгновение замешкались возле, Дулма насторожилась. Странно парализованная, она прижала к себе кастрюлю с водой, которую собиралась ставить на огонь.

— Вот к вам приехали… — председатель аймачного исполкома товарищ Улымжиев и военный комиссар аймака подполковник Белобородов.

Эжы сидела прямо на койке, положив на колени тяжелые темные руки. Дулма еще крепче прижала к себе кастрюлю с водой. Она видела все лица сразу: и испуганное— Марии, и любопытные — детей, и лицо подполковника, который растирал правой рукой гладко выбритую щеку. Левой руки у него не было.

Эту минуту запомнила она на всю жизнь — длинная, беспощадная.

Первой не выдержала Бальжит. С глубоким стоном упала перед Пагмой, обняла ее ноги.

И снова тишина. Ни вскрика, ни вздоха.

Невыносимо громко в этой тишине ударилось об пол кастрюля, полилась вода. Дулма недоуменно уставилась себе под ноги и, все еще парализованная, едва-едва переступая, вышла на улицу. Черными пятнами плыли облака. Качалась земля. Дулма все шла, как против ветра, ниже и ниже — земля тянула ее к себе. И наконец она коснулась земли и все пыталась обнять, но никак не могла. Земля была ледяная и неподатливая. И пока Дулма сама не заледенела, она все шарила ладонями, пытаясь обрести тепло.

Очнулась и увидела совсем возле лица блестящие сапоги. Села. Удивилась, зачем плачет Мария. Ощутила на лице жесткие ее пальцы, которые терли лицо, а потом — грудь.

— Ты что плачешь? — наконец спросила она у Марии. Мария зарыдала.

Оглянувшись, поняла, что лежит в загоне Каурого — здесь лежал он.

— Не надо, Маша. Я сейчас. — С трудом встала. Она никак не могла вспомнить, что произошло. Зачем здесь военный? Зачем плачет Мария?

Ей чистили платье. Военный растерянно переминался с ноги на ногу.

— Пойдем, прошу. — Бальжит повела ее в дом. — Эжы слаба. Агван…

Дулма вспомнила. Непослушной рукой отстранила Марию и улыбнулась:

— Вот и все. Ну что ж, идемте.

Забившись в угол койки, прижавшись тесно друг к другу, сидели дети, как две птицы в мороз.

— Сироты, — все еще улыбаясь, сказала Дулма. Она еле шла и еле говорила. — Вот и все. Потому что меня не было рядом. Уж я бы не дала… — одна усталость и покорность были в ее душе. — Я бы не дала… — бормотала она. Уселась за стол, уставилась невидяще на багульник и снова словно провалилась куда-то.

Молчат по планете матери без детей, жены без мужей. Кому выкрикнут свои проклятия? Кому выплачут свою тоску?

Поднимается трава из земли. Рождаются ягнята и дети.

Мария не знала Жанчипа, но успела полюбить, зараженная любовью Дулмы. Гибель его ошеломила ее, словно она потеряла близкого и дорогого человека. Не в силах сдержать слез, она оплакивала сейчас его, удивляясь странной сдержанности или равнодушию Дулмы.

— Знала я. После отъезда он вдруг вернулся, поняла — прощаемся навсегда. Каждое письмо как чудо встречала. Ждала, вот-вот перестанут приходить. А потом Каурый помер. В тот день и Жанчипа моего убили. Хоть и пришло накануне письмо, знала, конец. — Пагма разговаривала сама с собой, будто была одна в доме, тихо, невнятно произносила слова. — С детства он у меня необычный. Серьезный, понятливый. Если засмеется, всем весело. Заботливый. Словами не умел. Все делами…

Мария пыталась сдержать рыдания. Брата потеряла она!

— Что известно? — вдруг спросила Пагма. С сухим треском расстегнулся объемистый портфель. Белобородов, прижимая боком портфель к столу, достал из него пакет с сургучом и почтовыми штемпелями.

— Вот.

Встал Улымжиев. Мария хорошо видела его расстроенное лицо.

— Мать и жена Жанчипа, сын Агван, мы понимаем, какое горе постигло вас. Мы сочувствуем вам. Ваш сын, муж и отец, погиб восьмого мая, на рассвете. — Пагма кивнула, и Мария невольно поежилась: как спокойна Пагма. А Дулма все глядела, не видя, на багульник, — В районе Яромержа, около Праги.

Пагма протянула руки к свертку и отдернула. Белобородов положил ей на колени пачку писем, перевязанных тесьмой. Фотографии. Орденские книжки в красных переплетах с золотыми надписями.

Судорожно глотнула Мария: от Степана не осталось ничего.

Пагма поднесла все это к лицу, стала нюхать, словно хотела еще уловить запах сына. И от этого движения снова залихорадило Марию.

Когда из свертка выпали на стол серебряные часы на серебряной цепочке, Дулма встала, долго издалека смотрела на них, не решаясь дотронуться, потом кое-как добралась до кровати, на которой сидела Пагма, и стала шарить под матрасом. Наконец достала пачку писем-треуголок. Одно протянула ей:

— Прочти.