Поклонение волхвов

Кисть руки поднимается. Зависает в ледяном космосе комнаты, попадает в светотеневую лапшу, которую отбрасывают жалюзи, движется дальше. Нащупывает на тумбочке пузырек с американским снотворным, четки, томик детектива, от которого вчера сразу заснул, не нужно было ни глотать снотворное, ни перебирать четки, как учила его бедная сестра… Вот, наконец, нужное.

Рука сжимает колокольчик. Дверь отъезжает, в проем вливается свет. Напоминает солнечный, но без его назойливости.

– Bon jour, Votre Majesté!

Камердинер помогает одеться, зажигает электричество. Космос отступает, съеживается по углам, чтобы вечером перейти в контрнаступление.

Утренняя молитва. Лампадка пред Владимирской едва дышит.

– Ну-ка, подсоби мне, Петруша!

– Позвольте мне, ваше ве…

– Сам, сам!

Дотянуться, придавить пальцем огонек. Камердинер поддерживает под локоть. Теперь сколупнуть обугленный вершок и подтянуть на полдюйма фитиль. Вот так. Петр подает зажженную свечу, дело сделано. По окладу разлился уютный свет. Вытер масленые пальцы платком.

– Не такая уж я развалина.

– Вы в прекрасной форме, Ваше Величество…

Прекрасная форма. Да, только форма от него и осталась. Une belle forme.

Завтрак накрыт в библиотеке. Стены обтянуты штофными обоями, на входе висит картина советского живописца, забыл фамилию, писанная к трехсотпятидесятилетию Дома Романовых. На переднем плане два блудных сына, стоящие на коленях подле двух одинаковых отцов. Чуть выше несется птица-тройка, ею правят евреи, похожие на цыган; чтобы не спутать, им пририсованы длинные, как серпантин, пейсы. Там же, в птице-тройке, помещены отчего-то сэр Уинстон Черчилль и Франклин Делано Рузвельт. Вообще, фигур и лиц на полотне много, и все они лезут друг на дружку. Кто изображен только висящей в воздухе головой, кто-то – всем телом, но в виде черного квадрата или голым по пояс, как нарком Чичерин. Все это клубится в той части полотна, где помещен мир зла; та часть, которая отведена добру, написана в утешительной классической манере и с фотографической доскональностью. Вот царская семья глядит одинаковыми круглыми глазами, вот золотые купола написаны золотою краской, вот народ кладет поклоны и рукоплещет.

Он долго отказывался принимать эту картину, но взамен предлагали Родину-мать. Три огромные Родины-матери у него уже стояли.

На завтрак его излюбленная каша. Кусочек сливочного масла тает в рисе, как солнышко. Погрузить в этот пейзаж серебряную ложку, продегустировать. А наследник – опаздывает.

– Их императорское высочество в рекреационном зале, – докладывает секретарь.

Секретарь, Сухомлинов, уже минуты три топчется у картины под блудными сыновьями, папочку сжимает.

– Холодно что-то.

Кофе тоже прохладный, не теплит. Входит печник с охапкой дров. Подняться с кресла, подойти к печи, понаблюдать, как пламя лижет дрова. Петруша набрасывает ему на плечи кофту. Глупая кофта, дурацкая кофта, а протестовать бесполезно, все теперь знают, что ему надевать. Сухомлинов, секретарь, покашливает в ладонь. Потерпи уж, голубчик, пока я кашку доем.

– Света мало!

Шторы ползут вверх. Становятся видны ветки, крыша ближняя, крыша дальняя и купол.

– Американцы закрывают свою последнюю базу во Вьетнаме.

Сухомлинов имеет привычку делать паузы между новостями.

– Находившаяся в течение двух недель в Согнефьорде таинственная подводная лодка ушла наконец в открытое море. Так сообщило норвежское правительство. На Западе считают, что подлодка была советской. «Правда» напечатала, что судно было английским, а охота за ней – замаскированными маневрами НАТО.

– Что еще?

– Представитель Китая в ООН Цзяо Гуан-хуа обвинил СССР в подготовке ядерного нападения на его страну. С трибуны ООН он заявил, что двуличные заявления Советов…

– Я догадываюсь, что могут сказать китайцы с трибуны. Достаньте-ка лучше вон ту книгу с черным корешком… нет, левее. Вот эту. Там закладка. Да. А теперь прочтите, что подчеркнуто.

Сухомлинов откашливается:

– «Дао, которое может быть выражено словами, не есть постоянное дао. Имя, которое может быть названо, не есть постоянное имя. Безымянное есть начало неба и земли…»

– Уверен, что заявление этого вашего посланника было менее любопытно. Вы улыбаетесь?

– Вспомнил, как мы прошлый раз оказались в зоне этого самого Дао.

– Это было Дэ. Оно было выражено словами, помните?

Ничего он не помнит, индюк, индюшонок…

– На Голанских высотах произошли очередные столкновения между израильскими и сирийскими войсками.

– Есть свеженькие авиакатастрофы?

– Да, позавчера, около Москвы.

– Что на этот раз?

Авиакатастрофы уже месяц идут сплошной чередой. Ил-62 врезается в маяк аэропорта. Чилийский самолет терпит крушение в Андах, идут поиски. Греческий лайнер падает в море возле Афин. Во Франции разбивается на посадке, еще один – в Италии. В Болгарии крылом задевает гору.

Посуду убирают, на столике остается чашка кофе. По утрам он пьет кофе со сливками.

– При взлете самолет Douglas DC-восемь-шестьдесят два компании Japan Air Lines потерял высоту и разбился. Из семидесяти шести человек погибло шестьдесят два.

– Причина?