Поклонение волхвов

Но название это появилось лишь в середине прошлого века, когда в Дуркент проник первый английский шпион. Прибыв под видом турецкого дервиша, шпион заинтересовался камнем и подкупил одного местного чиновника. Чиновник оказался враль и сочинитель, но кое-что удалось узнать. Что «дур» добывают вовсе не из раковин, обитающих якобы в подземном озере. Что озеро под городом имелось, только никаких жемчужниц в нем не было. Что «дур» высекали из породы местные добытчики, дуркоры. Что камень потом очищался, а местные ювелиры придавали ему форму и жемчужный блеск. Больше ничего разузнать не удалось. Шпион попробовал подступиться к дуркорам. Но дуркоры, на беду, оказались не только неподкупны, но и едва не разоблачили его, пришлось бежать. Добравшись до Англии, шпион издал два тома с описаниями своих странствий, уделив гелиотиду целую главу. Никто, естественно, его сообщению не поверил. Гелиотид продолжали считать жемчугом, только особой его разновидностью. Шпион обиделся и во второе издание книги главу о гелиотиде не включил. Оставалась, правда, надежда, что Британская империя, подчинив мятежных афганцев, распространит свое владычество на Среднюю Азию и загадка дуркентского камня будет наконец раскрыта… Но Англия увязла в Афганистане, а среднеазиатские ханства завоевала для себя Россия. Включая, разумеется, и Дуркент, сдавшийся через два дня после падения Коканда. Условия сдачи были на удивление мягкими. Дуркентский правитель, Шафрановый Дурбек, был оставлен у власти. Генерал Черняев принял также старейшину дуркоров, обещал, что добыча «местного жемчуга» останется за ними, как и прежде. Благодарные дуркоры поднесли генералу два крупных гелиотида, «смиренно просив», однако, не увозить этот дар из города, иначе камни могут принести несчастье. Черняев выполнил и эту странную просьбу. Гелиотиды были пожертвованы на украшение оклада иконы Николая Чудотворца, которую принесли с собой в Дуркент казаки. Икона эта была выставлена в первой русской церкви, наскоро построенной из кирпича-сырца и асфальтового войлока, а затем была передана в Свято-Рождественский монастырь.

Эта икона лежит перед ним, под толстым стеклом. Именно с нее началась его странная коллекция. От двух гелиотидов в окладе сохранился один, второй был заменен обычным жемчугом… Тогда, весной тридцать второго, он только начинал работать в Дуркенте. В горах еще шалили басмачи, и все три церкви еще стояли в городе, хотя одна была уже закрыта, а во второй засели обновленцы. Икону вынесли из закрытой церкви, чтобы перенести в обновленческую, и не донесли.

Он молится. Гелиотид чуть поблескивает, ласково глядят глаза под высоким, выпуклым лбом. Тяжесть постепенно отпускает, взрывы, комья земли, мертвые с погасшими свечами, ожидание нового вторжения – все это отдаляется и гаснет. Голову холодит ощущение покоя, губы движутся сами.

– Николай, – повторяет он имя святого. – Николай…

* * *

Дуркент, 4 мая 1973 года

– Николай Кириллович! – доносится изнутри кошачий тенор Казадупова. – Насилу-таки вы нас посетили…

Дверь широко распахивается.

Николай Кириллович мнется. Он как будто не уверен, входить или дать задний ход. Хотя о встрече просил именно он, а Казадупов долго уклонялся и не брал трубку.

Теперь Николай Кириллович застыл на пороге, а Казадупов приглашает его жестами в свои владения.

Владения Казадупова скромные и, на свой бюрократический манер, уютные. На окне стоит обычная для такого места флора. Щучий хвост, алоэ, плющ, небольшой, только начинающий свою кабинетную карьеру фикус. На столе отрывной календарь и подставка для ручек в виде монумента покорителям космоса. Графин с водой с проглядывающим на дне инвентарным номером. К большому столу придвинут маленький. На нем стоят телефон, еще одна подставка для ручек, и тихо бормочет радио. Пепельниц не видно, хозяин кабинета называет курение «серой смертью» и глупой тратой времени. А временем своим он дорожит.

Казадупов усаживает Николая Кирилловича в кресло, обходит стол и садится:

– Ну, с чем пожаловали?

* * *