Поклонник Везувия

Они меня не слышат. Пожатие руки. Но страсть непостоянна. Венера не умеет хранить верность. Да и я не Марс. Но я не стал мстить. Я не продал мою Венеру. Сохранил верность вопреки самому себе, ведь я пытался продать ее. Но никогда ни одну картину не любил я так, как любил моего Корреджо. Странно, что Чарльза нет в комнате, это нехорошо, ведь я его не забыл, я сделал его своим наследником. Я знаю, он расстраивается, потому что у меня теперь мало денег. Чарльз ожидал большего. Не повезло. Для Чарльза не нашлось Венеры. Он любит свои драгоценные камни, и скарабеев, и всякие оправы. И он постарел. Думаю, он мне завидовал. Прежде всего, я умел быть счастливым. Удовлетворяя свои потребности, я в то же время приносил пользу другим. Я никогда не переоценивал своих возможностей. Бывает в жизни и более высокое предназначение, но я считаю, что находить красоту и разделять ее с другими – тоже вполне достойное занятие. Искусство должно быть не только предметом бесплодного восхищения. Это я сказал. Произведение искусства должно вдохновлять лучших художников и мастеров своего времени. Именно я привез в Англию вазу, которую Веджвуд теперь выпускает в таких количествах. Пышка-глупышка. А это кто сказал? Прожив с мое, неизбежно начнешь все путать, но я сейчас очень постараюсь вспомнить все правильно. Неудивительно, что многое приходит на ум одновременно, жизнь была такая длинная. Но мне не нужно этого касаться, что-то с этим делать. Руки и ноги такие тяжелые, и не знаю, не понимаю, что с моей спиной. Тело сейчас тяжелее самого тяжелого багажа, в путешествии это всегда такая обуза. Что-то давит на меня. Все подступило так близко. После землетрясения, после смерти Катерины, ребенок несколько недель пролежал под домом. Интересно, понимала ли она, что ее могут спасти, или думала, что похоронена заживо. Тот ребенок, девочка, у нее кулачок был прижат к лицу, и ее извлекли из-под завала с дырой в щеке. Мужчинам трудно признать бесповоротность катастрофы. В своем эссе Пагано назвал землетрясение в Калабрии символом распада общества и возвращения его к примитивному равенству. Не вспомню сейчас, из чего он вывел такое нелепое заключение. Он был очень умный, этот Пагано. Только с ним что-то случилось, не помню, что именно. Я заметил, что писатели способны из чего угодно вывести урок или предостережение или посчитать это возмездием, но, по моему мнению, разумный человек, почему голоса стали тише, надеюсь, они не оставят меня, когда у меня так сухо во рту, и язык так онемел, по моему мнению, разумный человек должен спокойно следить за развитием событий, выдержанно и отчужденно. Даже под такой тяжестью. В случае катастрофы человек должен попытаться спастись сам и спасти других. Почтенный римлянин Плиний Старший счел себя обязанным сделать нечто для спасения пострадавших. Его воспитали как джентльмена. Но есть и такие, кто сам учится достойно себя вести. В новое время, до которого я дожил, это вполне обычное явление, когда одаренные люди поднимаются из самых низов. Люди самого подлого происхождения превосходят самих себя. Когда опять началось извержение Везувия, Толо бросился на корабль и спас короля с королевой и отвез всех нас в Палермо. Но он потерял вазы. Случился шторм, и они отправились на дно. У меня такое впечатление, что я не в силах рассуждать с присущей мне ясностью и трезвостью мысли. Голоса: bella cosa е l'acqua fresca.[27]

Толо должен мне объяснить, почему его люди решили спасать гроб с адмиралом, а не мои вазы, которые многим принесли бы радость и просвещение. Мои банкиры рассчитывали, что их спасут. Адмирал не стоит столько гиней. Я имею в виду адмирала в гробу, он человек без особых заслуг и достижений. Но в море вполне можно обрести славу. Кто только не восхваляет бесстрашного командора, забыл его имя, оно у всех на устах. Нет, не Плиний Старший, другой адмирал, нет, он какой угодно, только не толстый, и астмой не страдает. Это Катерина страдала. Нет, оба. Вполне естественно, что два человеческих существа похожи друг на друга. Иначе мы ничего не знали бы о своих собратьях, ибо только путем тщательного сравнения различных видов, да, адмирал, мой великий друг, спаситель нашей страны. Так его окрестил король Неаполя. Это он сказал. Но я имею в виду эту страну, Англию. И этого адмирала. Он стал мне как сын, и его благополучие и душевный покой значат для меня больше, чем мои собственные, потому что, должен признать, в последние пять лет мне было нелегко, мир, в котором я чувствовал себя как дома, очень сильно изменился. Старые обычаи выброшены на свалку. Новые сантименты, я их не понимаю и могу лишь презирать, так как, увы, на самом деле слишком хорошо их понимаю, ибо я вовсе не утерял здравости рассудка, всегда мне присущей. Для других я – дурак. Она заслуживает наказания – это из-за нее люди считают меня дураком. Дайте воды… Да слышат ли они меня? Я их слышу прекрасно.

* * *