Поклонники Сильвии

И вот наконец он ее увидел! Увидел, стоя на тропинке, тянувшейся с вершины небольшого холмика к самой двери дома Робсонов. Сильвия была в саду, росшем в некотором отдалении от дома, у противоположного края лощины – слишком далеко, чтобы услышать шаги Филипа, но достаточно близко, чтобы он сам мог ласкать ее взглядом, наслаждаясь каждым движением девушки. Как хорошо он знал этот сад, давным-давно высаженный одним из прежних обитателей фермы на южном склоне! Огражденный найденными в пустошах неотесанными камнями, он был полон ягодных кустов, с которыми соседствовали лечебная полынь и красно-бурый шиповник, источавшие сладкий аромат. Филип помнил, как помогал Сильвии, тогда еще почти ребенку, обустраивать этот сад вскоре после переезда Робсонов в Хэйтерсбэнк, так, словно это было вчера; помнил, как тратил свои немногие «лишние» пенни на разноцветные маргаритки, на семена других цветов, на розовое дерево в горшке. Вспоминал, как сложно было его непривычным рукам сооружать в спешке с помощью лопаты примитивный мостик через текший в ложбине ручей, пока приближающаяся зима не превратила его в бурный поток, слишком глубокий, чтобы его можно было перейти вброд; как срезал ветки рябины, устилал ими землю и укрывал их зеленым дерном, из-под которого виднелись алые ягоды; впрочем, с тех пор как Филип в последний раз был в этом саду, прошли месяцы и даже годы; для Сильвии сад утратил прежнее очарование, ведь дувшие с моря холодные ветра сводили на нет попытки вырастить здесь что-то, кроме самого необходимого – съедобной зелени, календулы, картофеля, лука и прочих подобных растений. Так почему же она была там сейчас, стояла у самой высокой части ограды, устремив взгляд в сторону моря и прикрывая глаза рукой от солнечных лучей – так неподвижно, что ее можно было принять за каменную статую? Филипу хотелось, чтобы Сильвия пошевелилась, чтобы она взглянула на него, чтобы прервала это созерцание безрадостного морского простора.

Нетерпеливым шагом Филип приблизился к двери и вошел в дом. Его тетушка пряла; судя по ее виду, она совершенно оправилась от болезни. Из хлева доносились голоса дяди и Кестера; словом, на ферме все было хорошо. Так отчего же Сильвия стояла в саду, погрузившись в странное безмолвие?

– Привет, парень! Как же я тебе рада! – воскликнула тетя, вставая, чтобы его поприветствовать. – Когда ты успел вернуться? Твой дядя тоже будет рад тебя видеть и разузнать все о плуге; он постоянно перечитывает твои письма. Сейчас я его позову.

– Не надо, – остановил ее Филип. – Он сейчас занят разговором с Кестером. А я никуда не спешу. Могу задержаться на пару часов. Присядьте, расскажите мне, как вы поживаете, как ваши дела. Да и я многое должен вам рассказать.

– И правда. Только подумать: ты побывал в Лондоне! Да уж! В мире столько всего творится. Помнишь того парня, главного гарпунера? Кузена Корни, Чарли Кинрейда?

Помнил ли он его? Как будто Филип мог забыть этого человека.

– В общем, он погиб, – продолжила Белл.

– Погиб! Кто вам это сказал? Не понимаю, – произнес Филип в странном замешательстве.

Мог ли Кинрейд попытаться сбежать и получить смертельное ранение? А если нет, то откуда они узнали, что он мертв? Пропал – возможно, хотя как до них могла дойти такая весть, ведь он должен был отплыть в Гренландское море? Но погибнуть… Что это вообще означало? Даже в моменты глубочайшей ненависти к гарпунеру Филип не желал ему смерти.

– Только не вздумай упоминать об этом при нашей Сильвии; мы никогда с ней о нем не говорим, ведь он сильно запал ей в душу; впрочем, я считаю, все к лучшему: он окрутил ее так же, как Бесси Корни, – ее мать сама мне об этом рассказывала – хотя я, разумеется, не стала им говорить, что наша Сильвия тоже по нему сохнет, так что и ты молчи, мой мальчик. Это лишь девичьи грезы – эдакая телячья любовь; она пройдет; так что для Сильвии хорошо, что он умер, хотя и грех так говорить об утопленнике.

– Об утопленнике! – повторил Филип. – Откуда вам об этом известно?

Он почти надеялся, что обнаружили выброшенное на берег раздувшееся тело бедняги, ведь это дало бы ответ на все вопросы и положило бы конец дилеммам. Возможно, Кинрейд бросился за борт связанный и в кандалах, потому и утонул.

– Эх, парень! Сомнений быть не может. Капитан «Урании» очень его ценил, так что, когда Кинрейд не явился в день отплытия, послал людей к его родственникам в Каллеркоутс, а заодно и к Брантонам в Ньюкасл, ведь они знали, что он там бывал. Капитан отложил отплытие на два-три дня – на столько, на сколько мог; но когда ему стало известно, что от Корни Кинрейд ушел почти за неделю до этого, он отплыл в северные моря с лучшим главным гарпунером, какого смог найти, хотя с Кинрейдом тому, конечно, не тягаться. О мертвых плохо не говорят, так что пусть мне и не нравилось, что он к нам захаживал, главным гарпунером он, как я слышала, был исключительным.

– Но откуда вы знаете, что он утонул? – повторил Филип, разочарованный рассказом тетушки и стыдясь этого чувства.