Поклонники Сильвии

Выйдя из гостиной Фостеров, Филип, к собственному изумлению, медлил, не желая идти на ферму Хэйтерсбэнк. Было поздно, однако в мае даже сельские жители не ложатся раньше девяти. Возможно, дело было в том, что Хепберн не успел переодеться с дороги, поскольку направился в магазин, едва войдя в Монксхэйвен. А быть может, ему просто не хотелось заходить к Робсонам на полчаса перед сном и лишать себя повода для более долгого визита следующим вечером. Как бы там ни было, побеседовав со своими нанимателями, он пошел прямо к Элис Роуз.

И Эстер, и Коулсон успели поприветствовать Хепберна еще в магазине, однако оба ушли оттуда часа за два до него.

Потому, когда Филип добрался до дома, они встретили его с новым восторгом, к которому примешивалось некоторое удивление. Даже Элис, похоже, радовалась тому, что Хепберн решил провести свой первый вечер после возвращения с ними, так, словно она ожидала, что он поступит иначе. Несмотря на усталость, молодой человек поведал им обо всем, что делал и видел в Лондоне, – настолько, насколько это было возможно, не раскрывая тайн нанимателей. Удовольствие, которое доставил слушателям его рассказ, трудно передать, пускай кое-что из услышанного и вызвало у них смешанные чувства. Коулсон устыдился недружелюбия, проявленного к Филипу перед отъездом того в Лондон; Эстер же с матерью почувствовали себя так, будто счастливые вечера, которые они вчетвером делили до переезда Робсонов в Хэйтерсбэнк, вернулись, и кто знает, какие сладкие надежды это могло породить?

Филип же, беспокойный, возбужденный, чувствовал, что не сможет уснуть, и рад был убить время, оставшееся до завтрашнего вечера; несколько раз он пытался выведать у собеседников, что произошло в Монксхэйвене в его отсутствие, однако все, что ему удалось узнать, указывало на то, что в городе не случилось ничего интересного; если у них и были какие-то сведения о Робсонах, они избегали разговоров на эту тему; хотя, в сущности, от кого они вообще могли услышать эти имена в его отсутствие?

Глава XX. Любовь и потеря

Филип шел на ферму Робсонов, будто во сне, в котором человек обладает всем, но не может насладиться этим в полной мере, ведь у удовольствия имеется какой-то скрытый изъян. Впрочем, Хепберн не хотел думать об этом изъяне, ведь в его случае не было ровным счетом ничего таинственного.

В мае прекрасны и свет, и тень. Багровое солнце приятно согревало прохладный северный воздух. Весна была повсюду; блеявшие ягнята, устав, ложились отдохнуть рядом с матерями; в росших у каменных оград кустах золотистого дрока чирикали коноплянки; жаворонок, пропев в небе вечернюю песню, устремлялся к себе в гнездо, скрытое среди нежной зеленой пшеницы; безмятежность была повсюду – кроме сердца Филипа.

И все же он намеревался сообщить о свалившейся на него удаче. В тот самый день его наниматели публично объявили, что Хепберн и Коулсон станут их преемниками, а это означало, что настал тот час, когда Филип собирался признаться кузине в своих чувствах и завоевать ее любовь. Но увы! Пусть он и достиг в делах такого успеха, о котором не смел и мечтать, Сильвия была от него все так же далека – нет, сейчас она казалась еще более далекой. Правда, теперь, после того как вербовщики схватили Кинрейда, с пути Филипа исчезло серьезнейшее препятствие. Он считал, что такие люди, как этот гарпунер, руководствуются принципом «с глаз долой – из сердца вон», подтверждением чего служили истории об Энни Коулсон и той, другой безымянной юной девушке, которая заняла место сестры Уильяма в непостоянном сердце Кинрейда и о которой Хепберн узнал из скабрезной болтовни моряков в ньюкаслском трактире. Хорошо было бы, если бы Сильвия умела так же быстро забывать; но для того, чтобы помочь ей в этом, имя ее возлюбленного не следовало упоминать ни с похвалой, ни с осуждением. А он, Филип, будет спокоен и терпелив; приглядывая за ней, он понемногу завоюет ее любовь.