Поклонники Сильвии

Старая церковь была построена в нормандском стиле; низкая и массивная снаружи, внутри она была настолько просторной, что в обычные воскресенья заполнялась едва ли на четверть. Ее стены портили многочисленные мемориальные доски из черного и белого мрамора с типичными для прошлого столетия украшениями в виде плакучих ив, урн и склоненных фигур; впрочем, кое-где между ними виднелись корабли с раздутыми парусами и якоря, отражавшие портовый характер городка и привносившие в интерьер некоторую оригинальность. Деревянных элементов тут не было – вероятно, церковь лишилась их тогда же, когда был разрушен стоявший по соседству монастырь. Для семей наиболее богатых судовладельцев были предусмотрены большие квадратные кабинки с обитыми зеленым сукном сиденьями и именами, написанными белыми буквами на дверях; жесткие сиденья поменьше предназначались для местных фермеров и торговцев; также в церкви стояли многочисленные тяжелые скамьи из дуба, которые несколько человек могли перенести поближе к кафедре. Именно там Молли с Сильвией их и обнаружили; шепотом обменявшись несколькими фразами, девушки уселись на одну из таких скамей.

Монксхэйвенский викарий был добродушным, миролюбивым стариком, больше всего в жизни ненавидевшим распри и смуту. Как и подобало в те дни человеку его сана, на словах он был ярым тори. В мире для него существовало два пугала – французы и диссентеры[18]. Сложно было сказать, кого из них викарий осуждал и боялся больше. Вероятно, сильнее всего он ненавидел диссентеров, поскольку они были ближе, чем французы; кроме того, оправданием французам служило то, что они были папистами, в то время как диссентеры, исключая самых порочных, могли принадлежать к англиканской церкви. Однако на практике это не мешало викарию обедать с мистером Фишберном, личным другом и последователем Уэсли[19]; впрочем, заговори с ним кто-нибудь на этот счет, святой отец неизменно отвечал: «Уэсли учился в Оксфорде, что делает его джентльменом; к тому же он был рукоположенным священнослужителем англиканской церкви, а значит, благодать никогда его не покинет». А вот чем он оправдывал свое распоряжение регулярно носить бульон и овощи старому Ральфу Томпсону, неистовому индепенденту[20], бранившему и Церковь, и викария до тех пор, пока не утратил силы подниматься по ступеням диссентерской кафедры, мне неизвестно. Впрочем, о подобном несоответствии поступков отца Уилсона его убеждениям в Монксхэйвене мало кто знал, так что к нашей истории они не имеют никакого отношения.

Роль, которую отцу Уилсону довелось играть на протяжении последней недели, была непростой, однако еще сложнее оказалось написать проповедь. Убитый Дарли приходился сыном садовнику викария, так что человеческие симпатии отца Уилсона были на стороне безутешного отца. Однако вскоре он как старейший представитель церковных властей в округе получил объяснительное и оправдательное письмо от капитана «Авроры», в котором говорилось, что Дарли противился приказу офицера, находившегося на службе его величества. Что было бы с надлежащими субординацией и верностью, служебными интересами и возможностью побить проклятых французов, если бы поведение вроде того, что продемонстрировал Дарли, стали поощрять? (Бедняга Дарли! Ему-то теперь были уже безразличны любые последствия человеческого поведения!)