Поклонники Сильвии

– Ну ты-то с ним, должно быть, поговорил, – ответила Сильвия, поворачиваясь к Филиппу.

– Да. Он прислал за мной Нелл Мэннинг – старую нищенку, которая время от времени приходит к нему и поправляет бедняге постель. Сильви, ведь он лежит в развалинах коровника во дворе пивной «Объятья моряков».

– Ну что ж! – промолвила она, тем же холодным, безжалостным тоном.

– Я сходил за приходским доктором, а то, думаю, вот-вот умрет у меня на глазах. Он такой изнуренный, весь посерел, тощий, глаза навыкате, словно выдавлены из костлявого лица.

– В тот последний раз папа тоже таращил глаза как безумный, будто боялся смотреть на нас или не мог видеть, как мы плачем.

Такой поворот не соответствовал целям Филиппа; но он, немного помолчав, храбро продолжал:

– Этот несчастный при смерти. Так сказал доктор, и еще он сказал ему, что его часы сочтены, даже не дни – часы.

– И ему страшно умирать с таким грузом грехов? – спросила Сильвия едва ли не с ликованием в голосе.

Филипп покачал головой:

– Он сказал, что судьба всегда была к нему безжалостна, а люди – несправедливы. Здесь ему всегда не везло, так, может быть, хоть в загробном мире он найдет людей более милосердных.

– Там он с папой встретится, – еще более ожесточенным, озлобленным тоном произнесла Сильвия.

– Он – несчастный, темный человек. Вряд ли он знает, кого он там встретит. Ему просто не терпится убраться подальше из Монксхейвена. Боюсь, ему действительно сильно досталось в ту ночь, Сильви. И он говорит, что ему всегда не везло, с самого детства. Говорит, он очень сожалеет, что дал показания в суде. Это судьи его заставили, против его воли, так он говорит.

– Что ж он не откусил себе язык? – заметила Сильвия. – Теперь-то хорошо говорить, что он сожалеет, когда дело сделано!

– Но все же он сожалеет, и жить ему осталось недолго. Сильви, он просил, чтобы я привел тебя. Умолял, чтобы ты – ради всего, что тебе дорого в этой жизни и в загробной, – пришла со мной и сказала, что прощаешь его за то, что он тогда совершил.

– Он прислал тебя ко мне с таким поручением? И ты смеешь просить меня об этом? Да за такое помолвку мало разорвать. – Она хватала ртом воздух, словно не могла больше говорить.

Филипп ждал, когда она успокоится. Он и сам задыхался.

– Мы с тобой никогда не были предназначены друг для друга. Я не умею прощать. Порой мне кажется, что я не способна и забывать. Филипп, вот скажи, если б твой отец совершил доброе дело, благое дело, милосердное, а тот, к кому он был добр, несмотря на праведный гнев, пошел и заявил на него судье, и его приговорили к виселице, а потом повесили, и жена его стала вдовой, а дочь – сиротой, думаешь, в твоих жилах не кипела бы кровь и ты мог бы спокойно общаться, любезничать с человеком, который повинен в смерти твоего отца?

– Сильви, в Библии сказано, что мы должны прощать.

– Да, но есть вещи, которые я никогда не сумею простить; а есть такие, что я не хочу и не стану прощать.

– Но, Сильви, ты же молишься о прощении своих грехов, значит, ты должна прощать тех, кто согрешил против тебя.

– Что ж, даю слово, теперь я вообще не буду молиться, вот и все. Хорошо так говорить тем, кому нечего прощать. Постыдился бы тыкать мне Библией. И вообще, шел бы ты лучше по своим делам, Филипп.

– Сильви, ты злишься на меня. Я понимаю, что тебе трудно простить его. Но это было бы правильно, по-христиански. Тебе самой потом стало бы легче. Если б ты пошла и увидела его тоскливые глаза, думаю, ты сама бы все поняла: они сказали бы тебе больше, чем его слова, да и мои тоже.

– Говорю тебе, не в моем характере прощать и забывать. Запомни это. Если я люблю, то люблю, если ненавижу – ненавижу. Наверно, я не стану бить или убивать того, кто причинил зло мне или моим близким, но этого человека я никогда не прощу. И если б я простила того, из-за кого повесили моего отца, значит, я – чудовище, и меня только на ярмарке показывать.

Филипп молчал, думая, как бы еще к ней подступить.

– Тебе лучше уйти, – спустя пару минут заявила Сильвия. – Мы с тобой не понимаем друг друга. Может, завтра поймем, если хорошенько выспимся. Ты сказал все, что мог в его защиту; возможно, виноват не ты, а твоя натура. Но ты меня расстроил, и сейчас я не хочу тебя видеть.

Еще одна-две фразы в таком же духе убедили его, что лучше уж последовать ее совету. Филипп пошел к Симпсону. Тот был еще жив, но уже впал в беспамятство и не нуждался в людском прощении. Филипп жалел, что растревожил и рассердил Сильвию, настаивая, чтобы она навестила умирающего: как оказалось, это был напрасный труд.