Поклонники Сильвии

После свадьбы она лишь раз была в Хейтерсбэнке. И тогда ферма показалась ей непривычно чужой, незнакомой: перед распахнутыми дверями забавлялись дети; их игрушки и одежда валялись по всей столовой, отчего комната выглядела неопрятной, хаотичной и больше походила на кухню семейства Корни в прежние времена, нежели на упорядоченное, аккуратное жилище ее матери. Те малыши теперь росли без отца, а наглухо запертый дом ждал новых арендаторов. Ставней не было, вытянутое вширь низкое окно сверкало в лучах утреннего солнца. Двери дома и коровника были закрыты; домашняя птица не гуляла по полю, выклевывая зерна пшеницы и червей. Ферму окутывала непривычная неестественная тишина, и это поразило и взволновало Сильвию. Лишь из старого сада в лощине доносились посвист и щекот невидимого дрозда, нескончаемо выводившего пронзительную мелодию.

Сильвия неторопливо миновала дом и пошла по тропинке, ведущей к запущенному, брошенному саду. Она увидела, что последние обитатели установили колонку, и вознегодовала на новшество, словно колодец, мимо которого она проходила, мог чувствовать себя оскорбленным. Возле колодца росли два боярышника. На скрюченном стволе одного из них она когда-то любила сидеть – еще и потому, что существовала опасность упасть в колодец и утонуть. Ржавая цепь, которой давно не пользовались, была намотана на ворот; ведро рассохлось и разваливалось на части. Из одной надворной постройки появилась тощая кошка. Жалобно мяукая от голода, она пошла за Сильвией в сад. Казалось, кошка обрадовалась человеческому обществу, но погладить себя не позволила. Благодаря примуле, что, как и прежде, цвела в укромных местах, невозделанная земля казалась менее запущенной, нежели сад, где гнили на корню прошлогодние сорняки, путавшиеся под ногами.

Через ягодные кусты Сильвия продралась на делянку с мелиссой и, тихо вздыхая, принялась обрывать нежные листочки. Потом пошла назад тем же путем. У входной двери жилого дома помедлила, взошла на крыльцо, поцеловала бездушное дерево.

Она пыталась заманить исхудалую кошку к себе на руки, чтобы подружиться с ней и отнести ее домой, но своими уловками лишь отпугнула животное. Кошка помчалась к надворной постройке, в свое обиталище, оставляя зеленую дорожку на побелевшем от росы лугу. Сильвия заторопилась домой. Она шла, размышляя и вспоминая, и вдруг у перелаза, ведущего к дороге, остановилась как вкопанная.

На тропинке по другую сторону от проема стоял человек, спиной к утреннему солнцу. Сначала Сильвия заметила только форму офицера военно-морского флота, в ту пору столь хорошо знакомую всему Монксхейвену.

Сильвия только один раз посмотрела на моряка и поспешила мимо, своей одеждой соприкоснувшись с его, поскольку он стоял не шелохнувшись. Не прошла она и ярда – нет, даже полуярда, – как сердце в груди подпрыгнуло и снова замерло, словно в нее всадили пулю.

– Сильвия! – окликнул он, с дрожью в голосе от радости и пылкой любви. – Сильвия!

Она обернулась. Он чуть повернулся, так что свет теперь падал на его лицо. Оно было бронзовое, с более глубокими морщинами, но все то же лицо, что она последний раз видела в Хейтер-сбэнкской балке три долгих года назад и больше уже не чаяла когда-либо увидеть.

Он был близко, протягивал к ней заветные руки. С трепетом она шагнула в его объятия, будто влекомая давним очарованием, но, оказавшись в кольце его рук, тут же отпрянула, издала пронзительный жалобный вопль и ладонями сдавила голову, словно пыталась вытеснить из нее заволакивающий сознание туман.

Потом посмотрела на него еще раз, взглядом сообщая ему о своей печальной судьбе, будто он мог читать по глазам.

Дважды она силилась заговорить, с трудом открывая онемевшие губы, и дважды слова, что рвались с языка, тонули в приливе горя, уносившего их назад, в самые глубины сердца.

Он подумал, что его появление оказалось для нее слишком внезапным, и стал утешать ее, нашептывая слова любви, пытаясь снова завлечь ее в свои сильные объятия. Но она, увидев его протянутые руки, выставила вперед ладони, словно отталкивая его, а потом, что-то невнятно простонав, опять схватилась за голову и, как слепая, помчалась к городу, ища защиты.

Ошеломленный ее поведением, он на минуту оцепенел, но потом решил, что она просто потрясена и ей нужно время, дабы осознать неожиданную радость. Он быстрым шагом пошел следом, не выпуская ее из виду, но и не пытаясь поравняться с ней.

«Я напугал мою любимую», – думал он. И эта мысль заставляла его обуздывать свое нетерпение и свой скорый шаг, как ему ни хотелось нагнать ее. Однако отставал он ненамного, и ее обострившийся слух улавливал следовавшие за ней знакомые шаги. И у нее мелькнула безумная мысль пойти к полноводной реке и навсегда положить конец пленившей ее безысходности. Под стремительными водами, что гнал на берег утренний прилив, она наверняка найдет убежище от всех людских попреков и тягостного, беспощадного горя.