Покой

Эмма никогда ни о чем не просила. Она только брала. Опыт женщины, всю жизнь проведшей в любовницах, строго-настрого запрещал ей о чем-либо просить. «Бери, лови, хватай, связывай с четырех сторон, не давай дышать! Но никогда ни о чем не проси». Это было самым главным ее правилом. «Начинай с дружбы! Всегда проявляй понимание и терпение! Пусть мужчины чувствуют, что ты их понимаешь… А потом бери их под крыло, не давай дышать… Но просить — не проси никогда». Шведский богач уже постепенно начал ощущать на своей шкуре это понимание, эту сознательную нежность, эту «самоотверженную» дружбу.

Фахир некоторое время внимательно рассматривал Эмму:

— Зачем ты сейчас это говоришь?

Женщина поняла, что совершила большую ошибку. Не стоило ей заводить разговор об этом. Она наклонила голову и принялась есть омара. Со шведским богачом сегодня вечером нужно будет говорить еще более откровенно.

Фахир уже целую неделю размышлял о том, что Эмма сама сейчас предложила ему. Но он был настолько неуверен в себе, настолько привязан к своим привычкам, его жизнь, в которую завела его Эмма, настолько изменилась по сравнению с прежней, что он никак не мог решиться. Потом, он не знал, как к этому предложению отнесется Нуран. Та в свое время предоставляла ему множество возможностей, чтобы помириться и все забыть. «Самое сложное — расстаться с Эммой…» Не от того, что он любил Эмму, а от того, что казался себе негодяем. Он никогда не был ни волевым человеком, ни умным настолько, чтобы вовремя сбежать. А вот Эмма волю проявлять умела. А может, она просто ему надоела. «Кто знает, вполне возможно…» Он думал о том, что привиделось ему вчера, когда он выпил и принялся фантазировать. Ему вспомнилось лицо южноамериканского капитана с острыми, как бритва, чертами, его взгляд, проникающий в самую душу. На какое-то время они с Эммой вдвоем исчезли. А сам он никак не мог перестать играть в бридж. «Кто знает, может быть…» Внезапно его сердце, точно нож, пронизали воспоминания о минутах, составлявших рай в его жизни, стремительные, поступательные движения Эммы к наслаждению, их безумные любовные схватки. От боли он поднял голову. Долго наблюдал, как тридцать два зуба Эммы — настоящее чудо красоты — медленно пережевывают омара, а сама она при этом сидит с таким невинным и задумчивым видом, будто читает про себя стихотворение. Правильно было бы перестать думать обо всей этой бессмыслице. Он поднял стакан с ракы. А Эмма с робостью, словно желая напомнить неверному возлюбленному о прекрасных днях их любви, произнесла первую фразу, которую она выучила по-турецки:

— Ваше здоровье, эфенди!..

Ее глаза были полны слез от предчувствия разлуки, подготовленной ею по собственной воле. А она и вправду думала об этом. «Всю мою жизнь меня пинали те, кто так и не смог меня оценить!» Точно так же обошелся с ней тот богатый землевладелец из Бессарабии. Хотя там Эмма сама была отчасти виновата. Не надо было ложиться в постель с его конюхом, а уж особенно делать это среди белого дня в комнате над конюшней для скаковых лошадей. Да, вся ее жизнь состояла из таких вот катастроф, причиной которых были подобные мелкие ошибки, неосмотрительность. Но что поделать? Мужчины всегда таковы. Землевладелец, вместо того чтобы выгнать своего слугу, прогнал ее. А слуга между тем отправился за ней. Из-за такой же трагической истории в свое время она рассталась со своим женихом. Может, не совсем верно, но было нечто подобное. Правда, на этот раз ее вины не было. Ее будущий деверь был намного моложе Михая… А еще у жениха и его брата было три сестры.

— Давай не пойдем никуда сегодня вечером, Эмма?

Как только он произнес эти слова, ее лицо вспыхнуло. Неужели они вообще никуда вечером не пойдут?

— Как хочешь, Фахир… Ты знаешь, я тоже очень устаю… Вчера вечером…

Но говорить о вчерашнем вечере смысла никакого не было.

Страдая от мысли о том, что вечер придется проводить с Фахиром, она склонилась над омаром.

Фахир с изумлением рассматривал свою любовницу. Впервые с момента их знакомства он слышал, что Эмма говорит об усталости. «Вдруг я действительно не смогу с ней расстаться, что, если она не захочет бросить меня?» — думал он.

— Знаешь, Фахир, ты очень изменился…

Но Фахир ее не слушал. Он засмотрелся на готовую вот-вот оторваться пуговицу на пиджаке официанта. Иногда и оторванная пуговица может превратиться в спасательный круг. Нитка, на которой она висела, навеяла ему странные мысли о свободе. «Раз мне по-настоящему скучно с этим существом, которое только зовется женщиной, с какой стати мне мучить самого себя?»