Покойник с площади Бедфорд

– Нет. В Форин-офис[18] стали судорожно разыскивать письмо и наконец нашли его, – продолжил рассказ военный. – Они написали ответ с требованием немедленно отпустить Кэмерона и передали его турецкому ассириологу по имени Рассам с просьбой передать письмо адресату. Письмо было написано в мае шестьдесят четвертого года, но император получил его только почти через два года, в январе. Тогда Теодор сначала тепло поприветствовал Рассама, а затем бросил его в ту же тюрьму, где томился Кэмерон.

– И вот тогда мы послали армию, – предположила Шарлотта.

– Нет. Теодор опять написал королеве, на этот раз попросив прислать ему рабочих, станки и специалиста по производству зарядов, – уголки рта генерала дрожали от еле сдерживаемого смеха.

– Ну уж после этого мы точно послали солдат! – заключила миссис Питт.

– Нет, мы послали инженера и шестерых рабочих, – ответил Балантайн, стараясь не встречаться с ней взглядом.

– Невероятно! – воскликнула женщина с недоверием, хотя и старалась держать себя в руках.

– Да, они добрались до Массавы, просидели там полгода, а затем их отправили назад, домой. – Лицо генерала опять приняло серьезное выражение. – В июле того же, шестьдесят седьмого года министр по делам Индии послал телеграмму губернатору Бомбея с вопросом, сколько времени понадобится, чтобы снарядить военную экспедицию в Африку, а в августе Кабинет министров принял решение начать военные действия. В сентябре Теодору направили ультиматум. После этого мы выступили. Я прибыл из Индии и присоединился к силам под командованием генерала Нейпира: бенгальской кавалерии, мадрасским саперам, бомбейской индийской пехоте и отряду кавалеристов из Синда[19]. К нам также присоединился Тридцать третий Британский пехотный полк – правда, половина личного состава там составляли ирландцы вместе с сотней немцев – а когда мы высадились в Зуле, то там нас уже ждали турки, арабы и другие африканцы. Помню, как об этом писал молодой военный корреспондент Генри Стэнли[20]. Он любил Африку, обожал ее, – добавил Брэндон и замолчал. Теперь он смотрел на один из экспонатов перед ними – фигурку кошки, вырезанную из алебастра. Работа была изумительной, но на лице отставного военного читались только боль и смятение.

– Вы участвовали в тамошних боевых действиях? – негромко спросила миссис Питт.

– Да.

– Было очень тяжело?

– Не тяжелее, чем в других местах. – Ее собеседник сделал отрицающий жест. – Война – это прежде всего страх, увечья, смерть… Ты смотришь на людей и видишь, как они поднимаются до самых высот героизма или падают в пропасть самого низкого предательства: ужас и отвага, эгоизм и благородство, голод, жажда, боль… невероятная боль. – Генерал отвернулся от Шарлотты, как будто если бы он посмотрел ей в глаза, то не смог бы продолжать. – В войне мгновенно слетает все притворство… и с других, и с тебя самого.

Шарлотта не знала, прервать генерала или нет. Она слегка сжала его руку, и он замолчал.

Женщина ждала. Мимо проходили люди, некоторые оглядывались на них. Мимолетно Шарлотта спросила себя, что они могут подумать, и отмела этот вопрос как неважный.

Балантайн глубоко вздохнул:

– Простите, но я не могу говорить о самой битве.

– А о чем вы хотите поговорить? – мягко спросила его женщина.

– Я… может быть … – Генерал опять остановился.

– Если хотите, я все забуду сразу же после того, как вы выскажетесь, – пообещала Шарлотта.

Старый солдат через силу улыбнулся, но остался стоять, глядя прямо перед собой.

– В ту кампанию мы однажды попали в засаду. Тридцать человек были ранены. Среди них и мой заместитель. Это был полный провал. Меня тоже ранило в руку, но не сильно.

Миссис Питт спокойно ждала, когда он будет готов продолжать.

– Я получил письмо, – генерал произнес эти слова с большим трудом; казалось, что ему приходилось выталкивать их из себя. – Меня обвиняют в том, что я был причиной того провала… обвиняют… обвиняют в трусости перед лицом врага, в том, что я несу ответственность за ранения моих людей. В письме говорится, что я ударился в панику и что меня спас рядовой, но что этот факт скрыли, чтобы спасти честь отряда и сохранить его боевой дух.

Он не стал объяснять Шарлотте, что подобные обвинения, если они станут известны широкой публике, уничтожат его доброе имя. Это было и так очевидно.

Именно так миссис Питт его и поняла. Это произошло бы в любом случае, но сейчас, с делом Транби-Крофт у всех на устах и во всех газетах, это было опасно вдвойне. Даже те, кто в обычной жизни уделял мало внимания высшему обществу, сейчас вовсю обсуждали его и злорадно ждали новых подробностей, надеясь на катастрофу.

Шарлотта понимала, как много зависит от ее ответа. Выразить симпатию было прекрасно, но бесполезно, а генерал нуждался в реальной помощи.

– И что они у вас потребовали? – спросила она с кажущимся спокойствием.

– Табакерку, – ответил Балантайн. – Как знак согласия на сотрудничество.

– Табакерку? А что, она такая ценная? – Его собеседница была искренне удивлена.