Спасое. Одно дело я, другое – ты! Ты дал ложную клятву из-за чего? Кто ты и что ты сейчас? Никто и ничто. У тебя в кармане лишь на трамвай – вот и весь твой капитал. Другое дело, если бы ты из тех десяти тысач, которые заел у меня, сделал сто, а из ста – двести, из двухсот – четыреста тысяч и там еще и еще! Тогда другое дело, я перед тобой шляпу бы снял и никогда бы не вспомнил о твоем клятвопреступлении. Какое там клятвопреступление, если ты стоишь на восьмистах тысячах капитала! Весь свет перед тобой снял бы шляпу, и никому даже в голову не пришло бы вспомнить об этом клятвопреступлении.
Анта. Это правда, перед тобой все снимают шляпу.
Спасое. Конечно, снимают, в этом-то и разница между мной и тобой.
Анта. Ну да, верно, только, видишь, я думаю, что вам нужны будут и такие люди, как я.
Спасое. Может быть, и будут нужны; но у тебя, братец, рука несчастливая, прямо-таки, скажу, несчастливая.
Анта. Почему несчастливая?
Спасое. Да вот, нашел ты мне этого публициста!
Анта. Ну и что?
Спасое. А то, что взял он у меня позавчера две тысячи динаров, и вот смотри, что он мне сегодня пишет.
Анта. Ну, и что ты сделал?
Спасое. Отвалил ему. Послал пятьсот динаров.
Анта. Но будет ли это достаточно для воздержания?
Спасое. Конечно, достаточно! Ты бы воздержался и за двадцать динаров, почему же он не захочет за пятьсот?
Анта. А то, что он говорит о газетах, это и я слышал.
Спасое. Что ты слышал?
Анта. Я слышал, что Марич приглашал к себе всех корреспондентов, и слышал…
Спасое. А ты не слышал, что он и адвокатов приглашал?
Анта. Зачем ему адвокаты?
Спасое. Возбудил иск, обвиняет тебя.
Анта. За что же меня?
Спасое. За клятвопреступление.
Анта. А почему только меня, разве, кроме меня, никого других нет?
Спасое. Обвиняет и нас, остальных, но не по уголовному делу. Того обвинил в том, что он у него жену отнял, меня, что я захватил его имущество, а это, брат, не уголовное дело. Тебя же обвиняет в клятвопреступлении, а это не менее года каторги.
Анта
Спасое. Как видишь, он и тебя не обошел.
Анта. Нет, а, конечно, мог бы.
Спасое. Мог бы, не скажу, что не мог; мог бы и меня миновать, да вот не захотел!
Анта
Спасое. Да и мне не хочется, приятель! Ты думаешь, это так: в этом году я еду в Карлсбад, в этом – на Блед, а в том – в тюрьму? Мне тоже не хочется!
Анта. Ну ладно, а что же мы теперь будем делать?
Спасое. Необходимо порядком потрудиться. Я возьму на себя суд, а ты – газеты. Немедленно лети, обойди все редакции – от редактора до расфасовщика, скажи им, пусть они потерпят, подождут всего только двадцать четыре часа и завтра же получат небывало сенсационный материал. Объясни им это и, как только тебе что-нибудь удастся, приди и сообщи мне.
Анта
Спасое. Я же тебе сказал, об этом позабочусь я. И я уже предпринял необходимые шаги.
Агния. Добрый день! Смотрите пожалуйста и вы, друг Анта, здесь. Очень хорошо. Мне как раз хотелось вас видеть, чтобы сказать: я об этом деле слышала совсем другое, чем вы рассказывали.
Анта. Может быть, может быть, но это дела не меняет.
Агния. Значит, неверно, что у покойного Марича над губой с левой стороны была родинка?
Анта. Хорошо, согласен, не было, только прошу вас, извините меня, мне разговаривать некогда, у меня очень спешное дело. Не так ли, Спасое, ведь у меня очень спешное дело?
Спасое. Да, да! Иди немедленно!
Анта
Агния. Мне и с тобой нужно поговорить, Спасое.
Спасое. О чем?
Агния. О том, о чем говорят на улице. Должна тебе сказать, что меня это очень беспокоит, ведь ты же мне брат.
Спасое. А чего тебе беспокоиться о моем деле?
Агния. А как же? Встретила меня вчера госпожа Драга Митрович и спрашивает: «Почему же это господин Спасое вдруг отложил венчание своей дочери, когда уже все, все пригласительные билеты на свадьбу отпечатаны? Тут что-то есть!»