Поколение

«В том что человек стареет, конечно, нет его вины. Он виноват, когда стареют его ощущения жизни, виноват, что перестал изменяться вместе со временем».

«Может быть, ты и прав. Быть стариком — это великое искусство».

«Зачем живет человек и в чем его назначение? Сколько раз задавали себе эти вопросы люди. Были тысячи ответов, и в каждое время свои».

«Конечно, цель человека — в его извечном стремлении как можно полнее реализовать себя. Сейчас говорят: самовыразиться. Но такое достигается только через труд».

«Опять ты про свой труд. Конечно, без него никуда. Но человек прежде всего — явление духовное, а потом уже физическое. Да и к тому же он изобрел машины, которые работают лучше, чем он сам».

«Надеюсь, ты из духовного не исключаешь нравственность? А нравственность включает еще и общественное лицо человека. Не может человек считаться честным, если он сошел на обочину и смотрит, как другие воюют с пороком. Тот, кто не борется с мразью и нечистью на земле, не только трус, но и бесчестный человек. И вот что меня возмущает: появилась самая подлая мещанская мораль: «Пусть всем будет хорошо, а мне лучше».

«От человека не надо требовать чего-то сверхъестественного. Будь порядочным, и это обеспечит здоровье мира».

«Призыв «будь» — пассивная позиция. И если хочешь — это шепот мещанина с той самой обочины. Мещанин теперь тоже стал другим. У него и библиотеки, он и кандидатскую, и докторскую защищает, и языками владеет — все это нужно ему не для общественного блага, а только для себя. Дипломы и звания у него — охранная грамота его сытого покоя».

«Ты инженер и должен знать закон больших чисел: чем многочисленнее коллектив, тем индивидуальнее мышление. Нельзя всех стричь под одну гребенку, нельзя всех зачислять в борцы».

Нет, это, конечно, не спор, а мысли о жизни, о дне сегодняшнем.

Пахомов повернул к дому. Надо обязательно записать их, память стала дырявой. Раньше он доверял своей памяти. «Доверчивость — сила детей и слабость взрослых», — опять выплыла фраза. Нет, он совершенно конченый человек: нашпигован мыслями своих героев и уже не может думать самостоятельно. Они все делают за него. Неужели все писатели испытывают нечто подобное? А не отсюда ли тяга у некоторых к диктофону? Пахомову и самому не раз казалось: запиши он во время прогулок разговоры своих героев на диктофон, и, возможно, получилось бы и ярче и интереснее, чем это он делает, когда садится и записывает их на листе бумаги. Лучше это или хуже, но пишет он уже не то, что слышал и о чем думал до этого. У мысли и слова — свои собственные законы взаимоотношений, и они нередко взаимоисключают одно другое. И не отсюда ли тот мучительный и трагический разрыв между ними. «Мысль изреченная есть ложь».

Мучило это несоответствие всех художников.

Толстой часто говорил своим детям: «Проверять себя всегда можно тем, если представишь, что последний день живешь на свете». Он много раз повторял эту мысль. Записал ее в дневнике. Слишком дорога она была для него…

А сколько мыслей, записанных Толстым в дневнике, потом вошло в его романы, повести и рассказы.

Пахомову вдруг подумалось: а что если бы Толстой не писал своих дневников? Насколько бы обеднел мир! Были бы великие произведения Льва Николаевича, но мы бы не знали, через какие душевные муки и страдания прошел их создатель. Пахомова поразила одна запись в дневнике Софьи Андреевны, которую он прочитал еще в студенческие годы. С этой записи у него и начался интерес к личности Толстого. «Всю ночь Левочка до рассвета смотрел на звезды». Эта фраза, как обвал, обрушилась на Степана, и он, словно парализованный, долго сидел неподвижно, стараясь постичь прочитанное. Взглянул на дату записи. Софья Андреевна сделала ее 19 апреля 1872 года. Сорокачетырехлетний Толстой завершил «Войну и мир». Что видел гениальный писатель там, на небе, и о чем он думал? Звезды были рядом с ним…

Пахомов обратился к дневникам Толстого. Его поразило, какие гигантские задачи перед собою ставил молодой Толстой. На их решение уходили силы поколений, а этот человек пытался решить их один и не только пытался, но и решил.

Гигантская энергия, заложенная в этом человеке, рвется из него и ищет выхода. Он не отступает от задуманного, но все больше и больше задач возникает перед ним. Чтобы достичь цели, он разрабатывает четкий метод достижения поставленных задач.

Непостижимый человек. Сколько бы ни думал Пахомов о Льве Николаевиче, он не мог точно определить размах и масштаб его гения. Толстой — как океан. Плывешь, берегов не видно, можно обогнуть весь земной шар, а впереди бескрайний простор, только меняются названия океанов — Тихий, Атлантический, Индийский…

Менялись направления поисков, но не иссякала энергия великого человека. Толстой создает свои законы жизни, отбрасывая существовавшие до него. Что же это был за человечище? Сколько раз, начиная новую работу, Лев Николаевич объявлял ее для себя делом всей своей жизни! Наверное, только так и можно браться за дело, объявляя его самым важным и самым главным в своей жизни…