Поколение

— Но так не должно быть! — повысил голос Николай. — Вот Иван Матвеевич прожил настоящую жизнь. Отец наш был не мед мужик. Вы его знали, когда он был помоложе, а я его помню уже ворчуном, и поначалу у нас не было никакого контакта, прямо хоть разъезжайся по разным квартирам. А вот есть за что уважать Ивана Матвеевича. Был в нем этот неизменный стержень, хоть и не всем он по вкусу приходился. У отца ведь как? Если человек на минуту присел, не работает — значит, бездельник! Все работой мерил. Сколько я с ним спорил, а доказать друг другу ничего не могли. «Ну, а если человек физически слабый и не приспособлен к труду? — объясняю ему. — Что же такому с моста да в воду?» — «Все равно, — говорит, — если на земле живет, то должен работать». Суть человека для него была только в этом. Конечно, старик перегибал, но была в этой одержимости и правота. Мы еще жили на Растащиловке, в собственном доме, свой садик был, огород. Да вы были у нас, видели… А я не любил в земле ковыряться: молодой, окончил только институт… Ну так вот. Он меня прямо презирал за непочтение к земле. А потом мы переехали в коммунальную квартиру… Пожили среди камня да асфальта, поверите, я на две пятилетки старше стал, и все образовалось. Позиции наши с отцом стали общие. Вкалывал я на даче, как трактор… Дело, конечно, здесь не только в возрасте, а во времени. Возраст возрастом, а человека все же делает время. Мы хоть и будем стариками, но уже не такими, как Иван Матвеевич.

— Не такими, — согласился Пахомов. — Но что у тех стариков мы должны взять, так это их одержимость, про которую ты говорил. И еще их веру в нашу жизнь, какую они завоевывали в революцию и какую отстояли в войну. Все, что ты в них ругал, — пепел, а это — огонь. В дорогу люди берут огонь, а пепел остается…

— Все это так. А вот от нас что-то возьмут наши дети? — вдруг спросил Николай.

— Возьмут, — раздумчиво сказал Пахомов. — Вот это и возьмут, что ты называл инвариантностью. То самое неразменное, человеческое, ради чего нас вылепила природа.

— Возьмут. Конечно, возьмут, — подхватил Николай. — Если, конечно, мы не растеряем и не погубим в себе того, чем одарила нас мать-природа.

На балкон, где на старой кушетке сидели Пахомов и Михеев, уже не доносились из комнаты музыка и песни, а слышны были только приглушенные голоса да звон убираемой со стола посуды. Николай поднялся и, взглянув на часы, заспешил:

— Как бы нам с Игорьком на последнее метро успеть.

— Успеете, — успокоил его Степан. — Еще больше получаса до закрытия, а здесь десять минут ходу.

Они прошли в комнату. Все дружно убирали со стола. Командовала Вита. Игорь таскал посуду на кухню. Стась мыл ее под краном в раковине, а Алексей, вооружившись полотенцем, вытирал и рассовывал все по шкафам.

— А пылесосить вам, Степан Петрович, придется самому, — повернулась к Пахомову Вита. — Не успеваем.

— Ничего, обойдется… Может, еще чайку попьем?

— Нет! — за всех ответил Алексей. — Народ спешит по домам. Человечество стареет. Когда-то и в этих стенах гуляли без огляда.

— Закаляйся, Алеша, в одиночестве! — насмешливо отозвался Стась. — Это удел всех великих.

— Когда жгли Яна Гуса, одна старушка старательно и с упоением подкладывала хворост в костер, — глядя на Стася, ответил Алексей.

— Ты, Алеша, не Ян Гус, — вмешалась Вита, — и костра не заслужишь.

— Э-э-э, братцы, — взмолился Алексей, — а ведь вдвоем на одного безнравственно. Степан Петрович, защитите!

— Безнравственность, опирающаяся на силу, всегда сильнее незащищенной нравственности, — шутливо развел руками Пахомов.

— Но это к нашему Алеше не имеет никакого отношения, — поспешила сказать Вита. — Смею вас заверить.

— Не делайте из меня круглого идиота! — все в том же игривом тоне продолжал отбиваться Алексей. — Мир и без этого переполнен ими. Пожалейте многострадальное человечество.

— Человечество страдает не от круглых идиотов, — продолжая смотреть прямо в глаза Алексею, сказал Стась. — А от того, что они попадают на место умных. — Он сделал паузу и добавил: — А умные, бессильные перед ними, выглядят как круглые идиоты. Диалектика!

— От твоей, выращенной на дачных грядках диалектики у меня мозги сдвинулись набекрень. Степан Петрович! — картинно повернулся к Пахомову Алексей. — Скажите, а что там, на Севере, все такие замороженные?

— Э-эх, Алеша! — Пахомов подошел к нему и обнял за плечи. — Там еще не такие ребята бывают. Не связывайся с ними, себе же дороже обойдется.

— Вот черт, а я и не знал… И связываюсь. Ладно, не буду.

Через несколько минут вся компания шла через сквер к метро. Вита, Алексей и Михеевы шагали впереди, Пахомов со Стасем — за ними.

— А у вас с Алешкой по-прежнему необъявленная война? — спросил Пахомов.

— Ну что вы? — отозвался Стась. — Просто поддерживаем боевую форму.

— А он не обижается?

— Да нет, он парень понимающий, но, конечно, типичное дитя столицы. Жизнь просчитывает на десять ходов вперед.

— А ты так и не хочешь стать московским жителем?

— Нет! — резко сказал Стась, и по его тону было видно, что этот вопрос давно для него решенный.