Поколение

— У нас в леспромхозе вот такой же бригадир был, — недовольно пробурчал Арсентий. — Как только глаза продерет, так и орет.

— Ну и что? — спросил Виктор.

— Теперь не орет.

— Почему?

— Охрип.

Парни захохотали. И вроде бы легче стало шагать по раскисшей, хлюпающей земле к руслу реки, где в предрассветной мгле чернели плети сваренных труб.

К возвращению Миронова его группа, работавшая на прокладке дюкера, сильно разрослась. Лозневой включил в нее бригаду водолазов, и она теперь получила громкое название комплексного отряда подводно-технических работ. Здесь работали еще трактористы, экскаваторщики, шоферы, водители вездеходов-амфибий, машинисты трубоукладчиков. Но все они именовали себя подводниками. Даже Арсентий, существо в высшей степени сухопутное, причислял себя к ним. Он достал где-то фуражку речника и щеголял теперь только в ней.

— Сейчас мы, подводники, главный гвоздь стройки, — говорил он.

— А ты, Арсентий, еще и демагог, — заметил Вася Плотников.

Арсентий удивленно посмотрел на него и процедил сквозь зубы:

— Ох, сосунок, мед с бритвы лижешь…

Арсентий огляделся по сторонам, посмотрел в низкое, без единого просвета небо и, ежась от непогоды, ловко нырнул в кабину своего бульдозера. Рядом уже гудел мотор экскаватора, а через минуту взревела него машина.

С наступлением осенней распутицы подводники спорили не столько с реками, через которые они прокладывали газопровод, сколько с непроходимыми топями и непролазной грязью. Несколько дней назад трасса газопровода вышла к болотам, и они теперь от зари до зари торчат по самые шеи в вонючей болотной жиже. А тут этот проклятый дождь.

За ночь уже готовую к укладке траншею залило водой, края ее обрушились, и сейчас пришлось ставить экскаватор и все переделывать заново, углублять траншею, откачивать из нее воду. Работа усложнялась тем, что траншея была прорыта в низине поймы реки и туда, как в воронку, стекалась вся вода и грязь. Бульдозеры нагребли земляные перемычки, чтобы оградить траншею, но дождь превратил их в месиво.

Экскаватор без конца черпал и бросал в сторону раскисший суглинок. Ковш по самую рукоятку уходил в рыжеватую жижу. Рядом натужно стрекотал бульдозер Арсентия, отодвигая вынутый из траншеи грунт. Как казалось Плотникову, шла та бестолковая работа, какой иногда вынуждены заниматься люди, чтобы не сидеть без дела. Вот они и барахтаются здесь, надеясь устоять перед этим дождем.

Сегодня утром в столовке, расправляясь со второй порцией гуляша, Арсентий поучительно, свысока, точно хотел унизить, говорил Васе:

— Видишь, как дождь полощет? Тут, брат, не Крым. Тут тайга.

— Вижу, что не Крым, да и ты не крымский хан, — ответил ему Вася.

Арсентий долго смотрел на него своими немигающими, чуть заплывшими глазами, а потом с угрозой сказал:

— Один такой же храбрый, как ты, все время похвалялся, что он человек северный. — Он сделал паузу, еще раз посмотрел на Васю и добавил: — А выяснилось, что он с Северного Кавказа.

— Ну и что? — удивился Плотников.

— А то, что здесь тайга, а у нее свои законы, запомни, сосунок.

Эти слова он, видно, слышал еще от отца или деда; когда-то они имели совсем другой смысл, но Арсентий упрямо повторяет их, стараясь подчеркнуть, что он таежник, а все, кто не из здешних мест, это так, временное недоразумение. И это злило Васю. Арсентия недолюбливали многие в отряде. Даже Саша Шуба, веселый, парень-балагур, который сам был не прочь похвастаться своим «таежным» происхождением, называл Арсентия «дремучим».

И все-таки среди ребят у Арсентия был свой авторитет. Его даже по-своему уважали. И не только за то, что он узнавал каждую лесную птицу по голосу, безошибочно называл каждый гриб, ягоду и даже каждую травинку, но больше за то, что он умел работать, как никто другой. Когда все уже выбивались из сил, он продолжал вкалывать. Работал экономно, легко и ловко, и Василий часто завидовал ему. Снимая с тракторной тележки грузы, Арсентий как бы говорил: «Вот ты уже устал, а я нет. А все потому, что ты не таежник».

О прошлом Арсентия в отряде знали немногие. Родом парень из здешних мест. Он валил лес на Пельме, Северной Сосьве, Лозьве и других северных реках. Из родных краев никогда не выезжал дальше Серова. Случилось так, что и в армии служил здесь, на Урале. Еще до войны, в таежной Толокнянке, он, как шутили ребята, «закончил свое образование да так с тех пор, видно, и не брал в руки книг».

— А зачем мне эти книжки-тетрадки, — растягивал Арсентий свои толстые губы. — У меня главные рычаги жизни — вот. — Он вытягивал перед собой ручищи, и широкое его лицо кривилось в хитрой ухмылке.

Дождь не прекращался. Бульдозер Арсентия рокотал без умолку. Отодвинув от экскаватора раскисший грунт, он как-то боком пятился назад за новой ношей, и тогда косые мутноватые нити начинали хлестать прямо в кабину. Арсентий не закрывал дверцу, все время высовывал из проема свою крупную голову и плечо. Телогрейка его потемнела, по мясистой красной щеке стекали грязные струйки не то пота, не то дождя.