Поколение «все и сразу»

По необъяснимым причинам меня всегда вгонял в волнение этот вопрос: ноги слабели и мякли, голос ломался, словно в нос мне на несколько мгновений сунули газовый наркоз. И даже сейчас, несмотря на стремление показывать лишь лучшие стороны, я все же улавливаю дискомфорт и жуткое волнение.

– Пишу книги.

– Книги? – Она взвешивает в руках взятую с полки книгу, будто тем самым задавая вопрос: именно такие книги? – Как интересно! А о чем?

– Ну… О взаимоотношениях людей, в основном. Патологических. Пишу о зависимостях… Сейчас вот, например, пишу о мужчине, который выстраивает в собственной квартире мещанский мирок… Он обладает такими средствами, что может позволить купить себе все, но… Ему недостает любви, и он думает, что сможет купить ее как, скажем, шкаф или картину… Мне трудно рассказывать о своих идеях, правда, но, если хочешь, я обязательно поделюсь с тобой романом. Потом, когда допишу.

– Так это целый роман! – Я киваю. Карина смотрит на меня в упор восхищенными глазами, потеряв внимание ко всему миру, вцепившись только в мой говор… Она даже потянулась ко мне всем телом, склонившись плакучей ивой над столом. – С нетерпением хочется почитать, спрашиваешь еще!

Самолюбие настойчиво требует рассказывать еще больше, чтобы еще выше вознести самого себя в ее глазах, однако значимых достижений в литературе у меня все еще не имеется, поэтому приходится ограничиваться лишь грандиозными планами и немногочисленными завершенным работами, которые толком не разглядел мир.

– В институте я писал рассказы на скучных парах. Не люблю этот жанр, а все же, могу прислать парочку.

– С нетерпением жду! Уже! А… – Восторг вдруг сменяется на непонимание. – Почему не любишь рассказы?

– Такие короткие… Времени слишком мало, чтобы привыкнуть к героям, поэтому рассказы меня не цепляют. Даже если какой-то автор встраивает драму в рассказ, то… Ну и что? Герои не стали для меня близкими людьми, которых я хорошо знал… Поэтому и не люблю рассказы. А сам я их захватывающе писать не умею. Впрочем, не буду отрицать, что есть профессионалы такого рода литературы.

– Но рассказы не всегда создаются, чтобы потрясти человека. Очень часто они являются… Скажем так, чем-то вроде картин.

– Беллетристика какая-то. Но почему бы и ей не быть? Хотя мне непременно требуется смысл во всем. Особенно в творчестве. Хотя бы кажущийся…

– Слишком опасно придавать всему смысл…

– Почему это?

Карина пожимает плечами. Не знаю, схоже ли наше мышление или нет, но сам я считал, что поиск смысла сводит с ума, выжигает мозги, порождает суицидные желания…

– Что мы все о рассказах и рассказах… Кстати, – вдруг вспоминаю я после короткого молчания. – Ты дочитала “Триумфальную арку”?

Вдруг испуганно в отрицании замотав головой, Карина боязливо залепетала:

– Нет, там, – сразу же начинает она, чтобы я не задавал лишних вопросов, – там… Я отложила. Не могу читать. Эти операции…

– Жаль. Очень жаль.

А лично мне всегда было интересно читать эти хирургические приемы, и я всегда хотел видеть больше… Но как же то объяснишь человеку, до потери сознания боящемуся крови?

Находясь рядом с ней, меня ежесекундно тянет как можно скорее отыскать ту доступную нишу, которая обогатит по щелчку пальца, чтобы затем поделиться богатством с ней, чтобы жили мы, не зная бедности и несчастий… Жизнь выкручивается так, что я ощущаю себя кружащимся в танце, лавируя между Кариной и собственным стремлениями, скользя вдоль проекции времени… Я хочу быть постоянно с ней, забывая обо всех тяжестях жизни, а одновременно с тем хочу завоевывать сердце мира творчеством, которое требует полного сосредоточия…

6