Покорение Крыма

Ответное письмо он начал с деликатного отказа: поскольку крымцы, а также Едичкульская и Джамбуйлукская орды находятся доныне в подданстве Турции, то дозволить идти за Днепр он не может, ибо опасается за благополучие вступивших в протекцию орд, так как знатных мурз могут отправить на казнь к султану, а остальных турки станут преследовать и обижать.

«Его сиятельство сераскир султан Бахти-Гирей, — писал Панин, — хотя в письмах ко мне дружелюбным своим к России обращением отзывается, но, однако, от себя собственно присланным к пребывающим при мне аманатам ни каким ещё письмом меня в том не утвердил, что его сиятельство совершенно объявляет себя, согласно с вами, отрешённым от всякой турецкой власти и зависимости...»

В связи с такой неопределённостью Панин предписывал исполнить уже не три, как ранее, а пять пунктов ультиматума.

Во-первых, орды должны быстро снестись с ханом и Бахти-Гиреем и потребовать от них твёрдого объявления: отлагаются ли они от Порты? признают ли покровительство России? Во-вторых, все татары, до сих пор признающие над собой власть Порты, будут считаться врагами России и с ними он будет поступать как с неприятелями. В-третьих, отложившиеся от Турции татары должны считать своими и России врагами всех, кто ещё остался под властью Порты. Составив особое временное правительство, они должны выбрать нового хана или его наместника или же составить правительственный совет и прислать уполномоченных для постановления решительного договора. В-четвёртых, на этих перечисленных условиях Панин дозволяет Буджакской и Едисанской ордам расположиться на богатых землях между реками Днестр, Буг и Синюха, но без касательства границ Польши и России. Наконец, в-пятых, по случаю приближающейся осени, переговоры между Россией и татарами должны быть проведены с крайней поспешностью.

Едисанский нарочный уехал.

А днём раньше пришло письмо от Бахти-Гирея. Сераскир в очередной раз уверял Панина в своей и хана доброжелательности к России и хлопотал о «возобновлении нашей с российским двором соседственной дружбы обеих сторон».

Панин был зол на Бахти за его коварство, но понимал, что в нынешнее неопределённое время порывать окончательно с сераскиром нельзя.

«Высокий российский двор, — написал он Бахти, — ни с какими подданными Оттоманской Порты, с которой он теперь в войне, дружбы возобновлять не может и не будет. Его покровительство и дружба распространяются только на тех, кто объявит себя отступившими от власти и подданства Оттоманского скипетра и присоединится навеки к дружественному союзу с Россией. Если ваше сиятельство такой драгоценный дар на благоденствие вашего народа и славы собственного вашего имени воспринять прямо желаете, то извольте о том ко мне с точностью и подпискою вашей руки отозваться...»

О хане Каплане Пётр Иванович высказался резко: так как он ещё не объявляет себя отторгнувшимся, то «мы будем считать его своим неприятелем, почему и должны будем везде его искать и оружием его величества атаковать».

Дальше в письме шёл лёгкий реверанс в сторону Бахти в расчёте на его честолюбие:

«Не следует вам за врага Российской империи вступаться и атакование того хана, который ещё подвластным себя турецкому скипетру содержит, за обиду себе поставлять, но надобно ещё вам к тому способствовать. Конечно, ваше сиятельство, не было и не будет уже никогда такого удобнейшего времени, какое теперь настоит, вам ли собственно, своею особой соединясь с благонамеренными Едисанской и Буджакской ордами, объявить себя ханом или, уступая своё достоинство яко братцу вашему и нынешнему настоящему хану, преклонить его на низложение с себя и своего народа насильственное турецкое владение».

— Бахти, как и хан, порядочная сволочь, — хмурясь, сказал Панин, отдавая письмо Веселицкому. — Но мы должны поддерживать его, ибо только он один может нынче возглавить орды... А коль предаст — будет повод уведомить об этом орды и определить в ханы другого достойного султана из Гиреев.

Вскоре всё прояснилось окончательно: едисанские и буджакские мурзы прислали Панину уведомление, что Бахти-Гирей «в данном незадолго пред сим своём обещании и слове, как пред вами, так пред нами, не устоял, но согласившись с братом своим Каплан-Гирей-ханом и сделавшись ему верным, от нас отделился».

   — Обманулись мы с Бахти, — грустно покачал головой Веселицкий. — Не внял он нашим словам и уговорам.

   — Ну и чёрт с ним! — грубо сказал Панин. — По крайней мере, теперь можно действовать решительно... Хана и всю его сволочь — уничтожить!

   — А подпись на акте?

   — Подпись поставит другой хан!

   — Кто же?

   — Вот вы и подумайте об этом!.. Султанов гирейской породы у крымцев много — сыщите среди них преданного нам человека.

   — Сыскать можно... Только вот время потеряем.

   — Бог с ним, со временем. Главное, что две орды — а это большая часть ногайцев! — уже отторглись.

   — Им сейчас тяжко приходится, — заметил Веселицкий.

Он достал из кармана полученное на днях письмо, зачитал отрывок: