Покорение Михримах

Сперва я попыталась составить список того, как я понимаю равенство в браке для себя; но у меня ничего толкового не вышло. Пораскинув мозгами, я пришла к выводу, что легче написать, что я понимаю под неравенством в браке. Но и тут наскреблось всего три пункта:

1. Если муж принимает касательно меня и моей жизни решения, не спросясь у меня и не согласуя их с моим мнением.

2. Если муж считает меня изначально глупее него и утаивает часть информации мне «во благо».

3. Если муж не дает мне возможности участвовать в общих решениях.

Что ж! Это было уже неплохое начало, и с этим списком я вечером пошла к паше. Он похмыкал и признал, что все три пункта справедливы. На предложение составить свои пункты он сперва поотказывался, но я логично отметила, что тогда как же мне ориентироваться, как себя вести?

С большой неохотой, явно через силу, он выскреб из себя несколько строк:

1. Позиция «я госпожа — ты слуга» неприемлема

2. Манипуляции и ложь неприемлемы

3. Вне зависимости от обстоятельств, жена должна заботиться об авторитете мужа в глазах окружающих

4. Для детей родители должны быть равны, а не «мама главная»

5. Угрозы разводом неприемлемы

Первые два пункта мне были уже знакомы, третий самоочевиден, четвертый в голову не приходил, а вот пятый откровенно напрягал. С другой стороны, если я и впрямь решусь развестись с пашой — мне будет уже безразлично, что там в этих листочках мы записали. Так что этот пункт не очень-то меня волновал.

Видимо, мои мысли читались с моего лица вполне отчетливо, потому что он вдруг рассмеялся:

— Я прямо вижу, как ты обдумываешь перспективы развода со мной и взвешиваешь мои шансы. Ну же, озвучь свой приговор — как эти шансы велики?

Хотя он выглядел смешливо и несерьезно, по немного грустному взгляду я догадалась, что ему неприятно было угадать во мне эти мысли. К своему удивлению, я почувствовала глубокий стыд за то, что и впрямь так спокойно и расчетливо обдумывала этот вариант.

От смущения я попыталась пошутить, но получилось ужасно криво и бестактно:

— Не беспокойся, если я захочу избавиться от тебя — предпочту яд.

Он столь же криво попытался поддержать эту штуку:

— Конечно, быть вдовой романтичнее, чем разведенной. Ну, теперь я спокоен! Если я тебе надоем, мне даже не суждено успеть об этом узнать — прекрасно!

Он тут же откланялся и ушел; раньше, чем я успела что-то ответить.

Я не решилась идти за ним; мысль о том, что, в самом деле, я в любой момент могу развестись с ним, и не хочу отказываться от этой привилегии, — не давала мне покоя. В обычных семьях это право было за мужчиной, и, действительно, не было для женщины большего позора, чем быть прогнанной мужем. Но я султанша; в моем браке все было наоборот: это я могла три раза повторить это заветное слово и избавиться тем от мужа. Должно быть, мужчине такое положение кажется еще более нестерпимым и унизительным — несправедливо было бы винить пашу за его вспышку.

Совершенно точно я не хотела, чтобы он чувствовал себя так: человеком, которого в любой момент могут как вещь вышвырнуть. Не то чтобы я могла позволить себе развод: и отец, и тем паче мама просто не допустили бы такого поворота.

Но все же, теоретически, я — могла.

Раньше мне даже в голову это не приходило; только сейчас я поняла, что он-то знал и помнил об этом всегда, и эта мысль непрерывно ранила его сердце.

Мне было несложно понять его чувства и разделить их; только сейчас я взволнованно поняла, как страдает его гордость от нашего неравенства. Мне не хотелось, чтобы он чувствовал так; но как убедить его, что я люблю его, что ему не надо терзать себя такими мыслями?

В голову мою пришла мысль, что это наилучший момент сделать шаг к нашему полному сближению — но как? Я была слишком смущена самой мыслью. Взвешивала ее и так, и этак. Переволновалась. То решалась, то отступала. Надела было нарядное платье, пошла к нему, с полпути вернулась в страхе и робости. Переоделась в ночную одежду, опять передумала, опять пошла к нему; за первым же поворотом сробела и снова вернулась к себе.

Не найдя ничего лучше, я коротко описала свои переживания письмом и велела отнести ему. От волнения написано было неровно, буквы получились какие-то волнообразные… но хоть как-то докричаться до него, объяснить свои переживания!

Ответ пришел очень скоро, и был короток и прост:

«Михримах, я все тот же Рустем, который никогда тебя не обидит».

Я чуть не расплакалась от облегчения.

Послала еще более короткую записку:

«А ты не мог бы прийти ко мне сейчас?..»

Издергалась коротким ожиданием; пыталась составить в голове все те слова, которые мне нужно было сказать ему. Слова разбегались, и в итоге, когда он вошел, я попросту онемела от волнения. Только стояла и растеряно смотрела на него.

* * *

Минуты три она просто смотрела на меня, так испуганно и взволнованно, что я даже не решился шага вперед ступить — еще спугну. Ее лицо меняло самые разные оттенки чувств, и мне было, чем полюбоваться в это время.