Покорение Михримах

Наконец она решилась сделать пару робких шагов ко мне; тогда и я счел возможным подойти к ней; она подняла руки к моей груди; я взял ее руки в свои, чувствуя, как она дрожит от волнения.

— Рустем, я… — она робкими и большими-большими глазами смотрела прямо мне в душу, — мне так много нужно сказать, и все путается!

Я ободряюще улыбнулся, сжал ее руки крепче:

— Михримах, просто говори их как есть. Начни с того, что больше просится наружу, — предложил я.

Она улыбнулась, потупилась, снова подняла на меня глаза — сияющие, яркие:

— Я… Я хочу сказать… — снова запнулась, сама над собой рассмеялась: — Ах, надо не хотеть говорить, а говорить! — снова улыбнулась, потом решилась и разом выпалила: — Я очень люблю наш брак, правда! — не заметив странноватой формулировки, продолжила: — Я очень хочу быть твоей женой; настоящей женой! — ничего не вижу, кроме ее сияющих глаз. — Ты знаешь, так у нас сложилось, что я противилась нашему браку; я не знала, что найду в нем счастье, даже не подозревала, что может так быть! Ты мне дал это счастье, Рустем. Ты мне саму меня подарил, ты просто не понимаешь, не представляешь. Я всем сердцем люблю тебя, я всем сердцем желаю, чтобы ты всегда, всегда был моим мужем!

- О, Михримах! — я прижал ее руку к моей груди. — Если бы ты только знала, как я люблю тебя!

Озорное, дразнящее выражение появилось на ее лице.

— Хочу знать! — капризно и нежно протянула она. — И посмотрим, не выйдет ли так, что я люблю тебя сильнее, о самоуверенный паша!

— Так смотри же! — восхищенный, я увлек ее в долгий поцелуй.

…мы проговорили всю ночь, до рассвета, хотя меня и клонило неудержимо в сон после близости; но ей столь заметно важно было выговориться, что было бы верхом бесчувственности попросту предложить уже поспать.

Она впервые говорила о наших отношениях; впервые говорила о том, что было так важно для нас обоих. Она вспоминала самое начало; как узнала, что меня прочат ей в мужья, как это напугало ее, возмутило, ранило — ведь она в тот момент мечтала о своем Бали-Бее. Я словно переживал вместе с ней ее чувства: впервые я понял, каким мучительным кошмаром ей представлялся наш брак.

— Я думала, я с ума сойду от унижения и страха, — признавалась она, — у меня едва хватало сил стоять и молчать.

Только сейчас я понял, на каком волоске в тот вечер висело наше семейное счастье. Я чуть не погубил все своей поспешностью!

В волнении я крепче сжал ее в своих объятиях:

— О Михримах моя! Сам Всевышний вразумил меня в тот момент; я ведь совсем, совсем не замечал твоих чувств, так ослеплен был близостью своей мечты!

— В тот момент я думала только о том, что никогда не прощу тебе этого унижения, что обязательно отомщу, — тихо призналась она.

В один момент я представил, во что бы обернулся наш брак. Никогда бы она уже не смогла доверять мне, никогда бы не полюбила; внешне подчинившись, она воевала бы со мной исподтишка, и однажды бы убила — как только ей подвернулся бы удобный случай. Я не питал иллюзий по поводу миролюбивости жены; она бы избавилась бы от меня не задумываясь.

Ее мысли шли в унисон с моими:

— Я бы возненавидела тебя. Так странно сейчас вспоминать. Ты был такой чужой, такой страшный, такой безнадежно жестокий.

— Разве я мог бы быть с тобой жестоким, душа моя? — легонько возмутился я.

Она тихо рассмеялась:

— Разве ты не был жесток последние несколько недель?

С задумчивой нежностью я провел пальцами по ее виску, откидывая прядь волос:

— Но ведь вам всегда было достаточно просто позвать, госпожа.

— Просто позвать? — растеряно улыбнулась она. — Я даже не подумала об этом!

— В этом и был весь смысл, — ответил улыбкой я.

После еще нескольких долгих поцелуев она все-таки успокоилась и устроилась спать; мне было, о чем поразмыслить, но сон сморил и меня.

Глава четырнадцатая. Розовое золото

Зима вступила в свои права, и мне неудержимо захотелось перемен. Я начала с наших покоев — заменила этот невнятный темный балдахин на легкие прозрачные шелка. Теперь утро вызолачивало наше ложе золотыми лучами. Паша посмеивался, что я замерзну, и велел принести побольше меховых покрывал.

Он как раз придирчиво отбирал эти покрывала, когда я разбирала свое приданное — далеко не все сундуки уже нашли свое место в нашем новом дворце.

— Да что ж такое! — расстроено воскликнула я, ковыряясь разными ключами в том самом ларце, который столь безуспешно пыталась открыть в мою первую брачную ночь растерянная служанка — с тех пор я так до него и не добралась.

Муж обернулся посмотреть, что там у меня, и лучезарно разулыбался:

— Что, ключ не подходит? — поддел он меня, и я поняла, что он что-то знает.

— Рустем? — скорчила я нежную мордашку.

Он улыбался с самым торжественным видом. Пришлось поломать об него немало ласковых взглядов, прежде чем он снизошел до объяснений:

— У тебя этого ключа нет; я хотел подарить тебе к свадьбе, но все как-то закрутилось не так, а потом забыл.

Я запрыгала и захлопала в ладоши:

— Подарок! Открывай же скорее!

Он отправился за ключом — по дороге успев нежно погладить мои волосы и поцеловать в плечо — наконец, вернулся.