Покорение Михримах

Она скривила вредную мордашку, напялила на лицо надменность и высказалась:

— Ну что ж, никогда не поздно начать! Итак, Рустем. Что же тебе интересно?

Теперь уже перекошенную морду пришлось корчить мне:

— Ах, госпожа! Вы бы меня еще в камеру пыток затащили сперва, вот в том контексте такой тон очень уместен был бы.

Она не обиделась; рассмеялась; спросила нормально.

Наконец-то разговор пошел.

Глава тринадцатая. Волнующая песня

* * *

Нежный запах дождя пробивался сквозь неплотно закрытое окно. В тепло натопленной комнате это веяние прохлады было очень приятно.

Я тихо перебирала струны арфы — в свое время Фирузе увлекла меня этим инструментом — и пыталась понять себя.

Слишком много всего необычного и волнующего произошло со мной за последние месяцы. Я открывала для себя новую жизнь; я открывала себя. Совсем недавно я считала, что моя свадьба стала днем моих похорон; реальность поспорила с этим выводом. И я уже стала достаточно мудра, чтобы спокойно признать: я ошибалась. Моя настоящая жизнь только в браке и началась.

Этот брак дал мне так много; но самое волнительное происходило со мной сейчас. В этот сложный, даже мучительный период. Когда я впервые в жизни училась… быть просто женщиной. Не дочерью султана. Не госпожой. Просто Михримах.

Это было… странно. С первых лет моей жизни мать не уставала напоминать мне о моем высоком положении; я была рождена, чтобы повелевать, и я вполне обучилась этому искусству.

Теперь мне было… сладко? Как будто вырвалась на свободу.

Я, кажется, впервые могла быть собой — могла понять, а какая вообще — я?

И все благодаря Рустему. Который понял эту мою нужду гораздо раньше, чем я сама себя поняла. И пусть он выбрал суровый путь, чтобы привести меня к самой себе, — теперь я была ему благодарна за это. Я открывала себе себя; и это было самое волнительное открытие в моей жизни.

Арфа пела под моими пальцами, а сердце пело ей в такт. Я увлеклась и не заметила, как муж зашел. Сколько он так стоял в дверях?

Его задумчивый, обращенный ко мне взгляд был нежен. В иное время я смутилась бы, но сейчас в моем сердце была только радость.

— Как славно, что ты зашел! — вырвалось у меня.

Он не пошевелился; только разулыбался.

— У меня есть к тебе просьба, — я сама подошла к нему. — Помнишь, в ночь нашей свадьбы ты пел песню?..

Он кивнул.

— Мне бы хотелось разучить ее, — улыбнулась я.

Он смущенно рассмеялся:

— Боюсь, я с арфой не дружу, Михримах.

— Это и не требуется, — подключила я все свое очарование, — ты напой, а я подберу ноты.

Наверное, впервые во все время нашего брака я видела его настолько смущенным; и все же он согласился.

Как оказалось, песня была на его родном языке. Он мне не очень давался, но я вознамерилась во что бы то ни стало ее выучить. Вечер пролетел как миг; и он ушел к себе, а я снова так и не решилась удержать его. У дверей он обернулся — сердце мое замерло — и смущенно сказал:

— Госпожа, вы только не пойте эту песню на людях. А то не сносить мне головы, — и вышел.

Эта загадочная фраза не заинтересовала меня в тот момент; я все еще думала о том, что так и не решилась взять его за руку.

Это была последняя черта, которая никак мне не давалась. И в первый раз интимное сближение с ним далось мне мучительно тяжело; но тогда он постоянно делал мягкие шаги мне навстречу, провоцировал меня, твердо вел к этому нежному сближению. Сейчас же он все оставил на откуп мне — нужно было делать первые шаги самой, нужно было решаться недвусмысленно заявлять о моем интересе к нему!

Я не боялась быть отвергнутой; я всегда чувствовала его поддержку; и все же мне было так сложно!

В другой раз я все же решилась спросить:

— Рустем, но как вообще завязываются любовные отношения на равных?

Почему-то он нахмурился; подергал себя за бороду; нехотя произнес:

— Трудный вопрос, Михримах. У нас принято считать, что такие отношения в принципе основаны на изначальном неравенстве. В браке женщина подчиняется мужчине.

— Это не может распространяться на госпожу из рода Османов! — недовольно передернула я плечами.

И столкнулась с его глубоким грустным взглядом.

И только тут до меня дошло, в чем основная трудность нашего союза.

В браке женщина подчиняется мужчине; но для меня это невозможное положение вещей.

В браке с султаншей мужчина подчиняется женщине; но для него это невозможное положение вещей.

Кажущееся неразрешимым противоречие лишь несколько секунд казалось мне трагедией; очевидный выход нашелся сразу:

— Ну что ж, паша, — довольно промурлыкнула я, — значит, мы будем первыми, кто построит брак «на равных».

Он улыбнулся очень солнечно:

— Так и будет, госпожа!

…легко заявить. А выполнить как?

Нет никаких учебников, в которых писалось бы, как строить брак, тем более — брак султанши и паши, тем паче — если они хотят равноправия в этом браке. Придется самим что-то придумывать?

Я не привыкла пасовать перед трудностями. С утра пораньше я достала чистый лист бумаги и задумалась. Теплый утренний свет приятно золотил письменные принадлежности, вдохновляя на рабочий лад.