Покорение вершин (СИ)

— А ты их вещи смотрел? Там у половины тех, кого мы повязали, есть какой-нибудь талисман из светлой тонкой кожи. Или ты думаешь, что я придумываю?

Хьяльти лишь пожал плечами. Он видел лишь истязаемых людей, мужчин, что сражались против нелюди и проиграли. И он был полон решимости облегчить их участь.

— Вы и с гномами так сделаете?

— Если увидим, что они этого заслуживают. — пришла моя очередь пожимать плечами.

— Это безжалостно и бесчеловечно, творить подобное! — вдруг выдал монашек.

Я вздохнул. Ну вот что с ним?

— Это жизнь. Обычная борьба за жизнь.

— Гномы, как и люди, достойны жалости! Мы цивилизованные народы и достойны лучшего отношения!

Все присутствующие если не зашипели от гнева, то рассмеялись.

— Да, а где ты видел жалость, здесь, в пустоши, да и просто вокруг? Ты видел хоть как самки пожирают своё потомство в голодный год? А? А когда человеческие культисты режут детей в городах? Когда вампиры выпивают досуха целые семьи? Когда от сивухи сумасшедший забивает свою семью, потому как они, семья, вылили его кувшин в канаву? Когда от болезней вымирают целые провинции? Когда выбивают налоги у бедняков, и они готовы продать собственных детей! Когда дворяне используют право первой ночи? Вы говорите, что зверолюды, вампиры есть зло в чистом виде, но забываете, что они лишь прямое порождение ваших собственных пороков! И Хаос не делает никого хуже! Он только усиливает то, что и так уже есть, то, что вы сами в себе взрастили!

Я начал распаляться. Несколько последних лет жизни я только и видел, что тут происходит, что среди «цивилизованных» народов, что у «диких».

— А ты думаешь, что гномы лучше? Тогда почему в гномьих городах не живут никакие другие расы, раз они такие хорошие? Они даже рабов не держат! Знаешь почему? Потому что, как говорят, они убивают всех, кто заходит на их территорию! И я этому верю! Мы уже живем в аду, монах, в месте, где понятия «жалость» нет или оно весьма размыто! Жалостливо ли оставить в живых зеленокожих, когда они съели твоих родных? Стоит ли их отдать на кормёжку голодным хвостатым рабам? Или продать в рабство, а потом узнать, что их всех принесли в жертву?

— Если человек лжёт, лицемерит — это плохо, но могу понять. Многие врут. Но если слуга бога так себя ведёт — тогда как понять, а? Как тогда понять, если он в лицо вам чёрное за белое выдает, и язык его не костенеет? Или может быть, если священнослужитель солгал, тогда что же, нет бога? Когда ты, начинающий служитель своего бога, защищаешь людей, которые недостойны легкой смерти, как к этому относиться⁈ Вы, священники да служители, орденцы всякие, подрываете веру в своих богов лучше, чем ваши враги! Бога нет, Хьяльти, нету его, и это всё обман один. Так выходит! Ведь если бы он был, то никогда бы не допустил того, что творят те, кто прикрывается его именем. Он бы сжёг их, растоптал, раздавил, разверз бы под ними землю! А не дозволял продолжать говорить одно, а творить совершенно другое.

— Бог есть! — вспыхнул прильнувшей к щекам кровью монашек. — Просто порой случаются накладки, и право на исправление таких сущностей и ситуаций даровано инквизиции! Ведь хаос не дремлет! Он развращает, губит всё хорошее, и даёт жизнь, взращивает в нас всё плохое! Но мы стараемся! Стараемся быть лучше!

— Стараетесь… — желание спорить пропало так же, как и появилось. Может и прав он, и я не слишком и многое видел в этом мире. — Я вот, к примеру, не хочу, чтобы меня убили только за факт своего существования. Я считаю это несправедливым, как минимум. А за справедливость надо воевать, вот это и просто, и всем понятно, монах. Я считаю справедливым, когда правила для всех — имперец он, крыс или остроухий! И если что-то случилось — то и убивать всех, а не искать оправдания поступкам, углубляясь в выискивание причин, почему так произошло, почему одни лучше, а другие хуже. Так что, заканчивая этот разговор — не тебе, монашек, говорить нам о том, что такое «бесчеловечно» и «жалость».

Совещание вскоре закончилось, так как вопросы шли уже не по существу. Решив насущные вопросы и раздав задачи, я смотрел, как все разбегаются.

В лагере стоял привычный шум, к которому добавился рёв животных, крики людей и хвостатых, стук и стон инструментов. Рабочие копали небольшие земляные укрепления, ставя для будущих торговцев удобный лагерь — возможно на этом месте когда-нибудь появится какой-нибудь посёлок или городок.

Я подозвал одного из крутящихся неподалёку самоназначенных прихвостней из молодых, и мелкий шустрый крыс подбежал, согнулся низко-низко, вывернув шею, счастливо заглядывая в глаза.

— Что за шум в стороне подошедших людей?

— То собратья собрались вокруг них, смотрят-смотрят, как смешно они пугаются и ругаются!

Движением хвоста я отослал его, успев заметить, как он тянет нос перед другими прихвостнями, а те злобно рычат на него.