Покоренная поцелуем

Слабая краска залила лицо Гилберта, — единственный признак, что Ротгар одолел его.

— Я не хотел причинять вреда Марии. Этому приему меня научил Уолтер.

— Неважно, кто научил тебя этой подлости, важно, что ты применил ее по отношению к женщине. Если ты только посмеешь еще хоть раз дотронуться до нее, я убью тебя, норманн, слышишь? Клянусь! — Мощным толчком он пододвинул его к коню.

— Она способна спровоцировать любого мужчину, заставить его потерять голову, — ворчал Гилберт, стараясь не потерять равновесия.

Ротгар бросил на него холодный, презрительный взгляд.

— Только попробуй еще раз к ней прикоснуться, и я отправлю тебя на тот свет. Клянусь! А теперь собери все свои силы и мужество, — сегодня ночью нам предстоит выступить против настоящих мужчин. Какая из этих лошадей самая быстроногая, норманн? Не пытайся меня обмануть или я перережу тебе горло, после того, как расправлюсь с Уолтером и Филиппом.

Гилберт, махнув рукой, указал на дальний конец конюшни.

— Там, в углу, стоит кобыла Хью. Но на ней давно уже не ездили. Она не допустит к себе сакса, могу побиться об заклад. Заранее предвкушаю удовольствие от того, как ты попытаешься совладать с ней, как, впрочем, и от того, как сломаешь себе шею, когда с нее свалишься.

— Бог создал лошадей на этой земле, чтобы на них ездили.

— А саксов, чтобы из них делали кровавый бифштекс.

Оба они напоминали перевозбудившихся самцов оленей, которые с ненавистью бодали друг друга в то время, как браконьер преследовал не поделенную ими самку. Ротгар решил больше не препираться, отложить свой гнев на потом.

— Мы тут с тобой обмениваемся колкостями, г, в это время расстояние между нами и ими растет. Нужно позабыть о распрях, норманн, покуда мы не спасем ее.

Задумавшись на минуту, Гилберт одобрительно кивнул.

— Ты знаешь, куда они поскакали?

— В монастырь.

— Я почти готов, — сказал Гилберт, подтянув подпругу.

Кобыла Хью выкатила на него свои большие глаза и прижала уши, но Ротгар был так решительно настроен, что оказался у нее на хребте значительно раньше Гилберта, который все еще влезал в седло.

Гилберт бросил презрительный взгляд на копье, которое Ротгар сжимал в руке.

— Ну-ка, сакс, возьми это, — сказал он, бросая ему широкий меч. — Надеюсь, ты умеешь им пользоваться?

— Это покажет поток крови, который польется у тебя из головы, когда я им пройдусь по нему острым лезвием, — ответил Ротгар, довольный своим новым оружием. Он прочно удерживал под собой капризную, своенравную кобылу. Когда они, ругая друг друга на чем свет стоит, пытались одновременно выехать из узких, рассчитанных на одного седока ворот, Ротгар признал, что они с Гилбертом — самые неподходящие товарищи по оружию.

* * *

Лошадь Филиппа, вероятно, позабыв, что знает хорошо путь в темноте, оступилась, и ее передняя нога глубоко провалилась в борозду. Кость с хрустом треснула, и этот хруст был похож на отзывающийся эхом, сопровождающий яркую, шипящую молнию гром; этот звук даже заглушил ее душераздирающие вопли, когда она, как подкошенная, упала на колени.

Лошадь Марии резко остановилась, присев на задние ноги, — она вся дрожала от страха. Уолтер, бросив поводья, пытался совладать со своим возбужденным конем.

— Филипп! — неистово заорал он.

— Я не пострадал, отец!

Каким-то образом Филиппу удалось спрыгнуть с лошадиной спины до того, как его большой, тяжелый мерин рухнул на землю. Он лежал на безопасном расстоянии от дрыгающихся ног лошади, уткнувшись лицом в землю, и поэтому слова его были глухими, невнятными.

Мария намотала на кулак поводья. Теперь она ни за что не отдаст их Уолтеру, что бы тот ни говорил или его дружок Филипп.

Она слышала, как Филипп назвал Уолтера даже отцом.

Но, может, она ослышалась? Скорее всего. Ее глаза и уши все время подводили ее: то ей показалось, что отец Бруно неверно произнес имя Ротгара во время брачной церемонии, то что она увидела Фена, то была уверена, что аббатиса не доверяет Уолтеру. Может, если бы она оказалась на месте Филиппа, лежала лицом вниз, дрожа от страха, что ей удалось так легко отделаться, то и ее обращенный к Уолтеру призыв на помощь мог показаться чем-то похожим на слово «отец».

Наконец Филипп встал на ноги, отряхиваясь.

— Когда ходишь, не болят кости? — поинтересовался Уолтер сиплым голосом.

— Чепуха! Только царапины. — Филипп протянул ему обе руки, на ладонях были заметны какие-то пятна, то ли кровь, то ли грязь. — Не о чем беспокоиться, Уолтер.

«Не о чем беспокоиться», — упрекала себя Мария, весьма довольная тем, что не осмелилась спросить у Уолтера, как именно его назвал Филипп. Он подошел к тяжело дышащей, вздрагивающей всем телом лошади, присел на корточки возле ее головы. Ловким, быстрым движением руки он перерезал ей ножом горло. Только лезвие сверкнуло при лунном свете.

— Жаль, конечно, этого мерина, — пробормотал он сквозь зубы, снова присоединившись к ним.

— Подойди поближе, Мария. Мы поедем верхом вместе.

Волна отвращения окатила ее:

— Эта кобыла слишком хрупкая, у нее тонкие кости, и ей не выдержать двух седоков.

— Но не идти же мне пешком?