Покоряя Эверест

1 августа. Следующий эпизод, который я должен записать, — это самое печальное событие, почти катастрофа, которая вполне может произойти с отрядом альпинистов. С того момента, как Эллиот выдвинул предложение срочно прибыть в Шамони вместо Дофине[111], в наши умы закралось опасение, что колено Эллиота упрямо застопорит наш путь, как валаамова ослица[112]. Критиковать капризы этого замечательного сустава приличествовало лишь его владельцу. Достаточно сказать, что в пригодное для альпийской нагрузки состояние оно приводилось путем курса тщательных упражнений по предшествующим рекомендациям. Но кулуары государственного ведомства в летние месяцы прошлого года, напротив, были курсом упражнений в праздности. К завершению наших первых экспедиций колено Эллиота уже открыто взбунтовалось. Оно сопротивлялось на гребне Реквин, заскрипело на леднике дю-Жеан, а теперь яростно стенало на перевале. К вечеру стало очевидно, что на уговоры оно больше не поддается. Эллиот — ведь лишь он мог оценить свою боль — прямо сказал, что для восстановления его колена требовалась как минимум неделя полноценного отдыха. И даже тогда оно вряд ли будет готово к серьезному восхождению. Единственным разумным решением было без промедлений вернуться в Англию.

На следующее утро на маленьком, но высоком и так великолепно расположенном плато ощущался странный контраст. С одной стороны — ясный и живописный, полный надежды рассвет, невозмутимо озаряющий славные пики, — чудесное утро. С другой — отчаявшийся отряд, который не отправляется покорять новые вершины, а спешит в Монтанвер[113] ради завтрака и поезда в Шамони. Мы немного прогулялись по гребню, ведущему к Ле-Тур-Ронд, любуясь несравненной красотой Монблана, а затем скорбно и, боюсь, крайне болезненно — в случае Эллиота — побрели по тропам вниз по леднику.

Склон Трелапорте в хребте Шармо[114] привлек наше внимание по дороге к перевалу Коль-дю-Жеан. Я гадал, где именно Джозеф Поллинджер[115] вел свою группу в далеком 1899 году. Отмечалось, что, где бы ни проходил маршрут, Курц клял его как «один из самых камнеопасных». Но это суждение я нашел невероятным. Почему какое-либо отдельное место на этом чрезвычайно крутом склоне из твердого гранита должно подвергаться аномальной угрозе камнепада? Камни могли падать в день восхождения Поллинджера, но случались ли там осыпи постоянно или чаще, чем в сотне других мест, на маршрутах, освященных именами маститых и неизвестных альпинистов, где скалы гораздо более ломкие и крошащиеся? Мы договорились, что единственный способ разрешить эту дилемму — это пойти и проверить самим. «А почему бы и нет? — сказал я себе, поднимаясь по тропе. — Где еще отряд из двух мужчин может быть эффективнее, чем из трех, кроме как на крутом склоне скалы. И если у нас получится, то мы немного отыграемся».