Покоряя Эверест

Вероятно, человек способен достичь вершины Эвереста вопреки ветру и условиям, но только если дурной нрав погоды, какой мы наблюдали в этом году, смягчится. Или она подарит нам длительную передышку — иначе шансы покорить вершину и безопасно спуститься обратно будут слишком малы. Но человек сам вправе рассчитать, как решить эту задачу, и… вы можете закончить это предложение на свое усмотрение.

* * *

Прочитано перед совместным заседанием «Альпийского клуба» и Королевского географического общества 16 октября 1922 года, опубликовано как «Вторая экспедиция на Эверест».

Альпийский журнал, 1922. Том 34, стр. 425 и далее.

Глава восьмая. Непокоренный Эверест

Гора Эверест, 1922 год

Прибытие в Тибет из долины Чумби, страны цветов и бабочек, ручьев и лугов, пышной зелени на склонах холмов и глубокого синего неба, было наполнено сожалением о том, что позади осталось все, что радовало глаз, за один короткий переход сменившись окружением, что наводит тоску. Это одно из самых острых переживаний, что я помню. Да и банальное отсутствие дров — это большая потеря с практической точки зрения. Альтернативным топливом служит навоз яка, который дает более жаркий огонь, но требует постоянного обдува и менее удобен для приготовления пищи. Тот, кто оглядывает безлесные равнины, зная, что его ожидает, вероятно, будет больше огорчен менее насущными проблемами: когда едкий дым костра из навоза яка впервые проникнет в его ноздри, а язык ощутит горечь, которой отныне пропитана вся его еда, он заскучает по сладкому аромату голубого древесного дыма. Когда его потрескавшуюся кожу начнет хлестать холодный сухой ветер, безжалостно дующий день за днем по десять — двенадцать часов подряд, он будет ностальгировать по мягкому воздуху Сиккима, где он так приятно потел; а когда взметнется пыль, набиваясь в его уши и волосы, и его шея станет шершавой на ощупь, а все его вещи покроются пылью и смешаются с ней — о, тогда он затоскует по одному из тех теплых ручьев в каком-нибудь лесном ущелье, где он часто омывал свое липкое от пота тело.

Когда человек следует этим путем, первый же полуденный вид на тибетский пейзаж способен охладить самый страстный пыл к путешествиям, даже к вершине Эвереста: это мрачные бесконечные равнины, переходящие в голые холмы и неприступные снежные горы. И все же, стоя на насыпи, возвышающейся над равниной недалеко от крепости Фари-Дзонг[365], перед закатом, когда тени заполняют складки на залитых солнцем склонах холмов, или после заката, когда ветер наконец стих и эти бескрайние просторы торжественно ожидают встречи с тьмой, — тогда он осознает, что даже у Тибета есть сердце и живой дух. И если следующим ранним утром он выйдет на безмятежную равнину, то увидит великолепную Джомолхари[366], вздымающуюся над ним на 10 000 футов[367] и облаченную в сияющее одеяние из солнечного света, и отныне каждое утро своего путешествия он будет встречать с надеждой увидеть новое чудо.

Цель восхождения на Эверест самодостаточна для альпиниста. Он не может вызвать в своем воображении образ высочайшей горы в мире — Богини-матери страны, как называют ее местные жители, — величественно стоящей на этой отдаленной границе между Непалом и Тибетом, не желая при этом достичь ее вершины. Он видит вызов в самом факте, что она до сих пор не покорена. Принять этот вызов было первым же стимулом и движущей мыслью «Альпийского клуба» и Королевского географического общества, когда эти два учреждения создали Комитет по организации экспедиции на Эверест. В то же время участники восхождения не забывали и о науке и хотели представить точный отчет о своем опыте в научных целях.