Читаем Покоряя Эверест полностью

Погонщики яков — лучшие люди в Тибете: компетентные, надежные, выносливые. Признаюсь, в этой стране у меня было мало друзей. Может быть, поскольку у тибетцев не принято часто мыться, я обычно находил их неприглядными. Но в этом сухом холодном климате и вправду мало стимулов отмокать в воде. Я и сам вполне могу представить, что, поселившись здесь надолго, мылся бы не раз в три-четыре недели, а принимал бы ванну только в середине лета, в качестве торжественного ежегодного мероприятия. А местные крестьяне, по моему мнению, понравились бы мне больше, если бы меньше толпились вокруг наших палаток, сгорая от любопытства с глупо разинутыми ртами. И я бы сказал, что им недостает мужественности. Зажиточные же люди, владеющие животными (цена их аренды обычно зависела от настроения владельца в данный момент), без непосредственного присмотра дзонгпена становились жестокими, алчными и бесполезными. Но они честно соблюдали оговоренные обязательства, хотя и пытались всевозможными способами сжульничать относительно пути и расстояния какого-то этапа нашего путешествия. Среди лам[381] в монастырях иногда встречались люди с огромной силой воли, способностями и даже, полагаю, с богатым духовным опытом, но подавляющее большинство монахов казались еще глупее крестьян, и от них до отвращения несло прогорклым маслом.

Путешествие из Дарджилинга к Эвересту заняло от четырех до пяти недель. Конечно, самым популярным способом скоротать время у странников были беседы, особенно во второй экспедиции, поскольку, объединяясь, опыт тринадцати человек, большинство из которых немало путешествовали, бесконечно умножается. Но не каждый наш день был занят походом и разговорами. После того как в лагере разбивали палатки, мы были довольно загружены в соответствии с нашими различными интересами. Большинство из нас тратили нелепое количество времени всего лишь на поиски чего-то нужного, даже в нашем собственном багаже. Дни отдыха, когда приходилось ждать, пока наберут свежий «транспорт», пролетали очень быстро. Мы исследовали местность рядом с лагерем в поисках птиц, зверей и растений, а также просто ради пейзажей, открывающихся с вершин доступных холмов. Однако основным занятием в таком лагере была фотография. Один или двое из нас находили время для весточек домой, но переписка обычно откладывалась до тех пор, пока генерал не объявлял, что завтра отправят обратно посыльных с почтой. И праздная болтовня вокруг наших палаток стихала, пока все лихорадочно строчили письма.

В 1921 году, когда подразделения экспедиции отправились по своим различным целям, затихла и общественная жизнь в общей столовой. Но в 1922 году мы все были заняты одной задачей, и, хотя, конечно, делились на группы по транспортировке и самому восхождению, у нас было много совместного времени в Базовом лагере, и наша столовая стала столь веселым и приятным местом, насколько можно вообразить. Комитет Эвереста предоставил запасы продовольствия с расчетом, что у избранных удальцов, которым предстояло штурмовать Эверест, будет аппетит былинных героев. Нам требовалось обильное питание, как и любому человеку, который набирает форму, готовясь к максимальной физической нагрузке. Можно согласиться, что, когда альпинист прибывает в Базовый лагерь, он должен быть плотным, а не поджарым, и не загнанным тренировками, поскольку позже ему придется на полную мощь задействовать резервы своих сил. Пожалуй, самыми ценными нашими припасами были ветчина, сыры и сгущенка. Кроме этого, в запасы входили супы, овощи, рыба и мясо в бесчисленных банках и — особенно важные для больших высот — консервированные спагетти и разнообразные сладости: шоколад, мятная пастила[382] (чистый сахар, приправленный мятой), леденцы, имбирь, изюм и чернослив. Ответственность за организацию питания в итоге перешла к майору Нортону: его назначили «президентом столовой» и выдали двух помощников, Сомервелла и Кроуфорда. Спустя несколько дней они уже необычайно быстро ориентировались в нашем бесчисленном багаже, и, казалось бы, безнадежная задача найти какую-либо конкретную коробку в общей куче стала вполне выполнимой.

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное