После чего Пушкин подносил указательный палец к губам, уже сложенным фистулой, и дул на него. Подобным образом всегда поступают герои американских вестернов, как бы остужая разгоряченный во время продолжительной стрельбы ствол своего револьвера.
Спрашивал секундантов: «Попал?»
«Попал, попал», – усмехаясь, отвечал ему Жорж Шарль Дантес, стоявший на расчищенной от снега площадке и державший в руках кавалерийский картуз, доверху наполненный спелыми вишнями. Угощаясь ягодами, он выплевывал косточки, которые почти долетали на Александра Сергеевича, падали на мокрый подтаявший снег, оставляя на нем красные кровяные разводы.
Пушкин вновь спрашивал секундантов: «Попал?», но они, не говоря ни единого слова, уже заворачивали его в безразмерную романовскую шубу и несли к саням. Он умирал, потому что пуля вошла ему в живот, а вовсе не в лоб, чего он боялся больше всего, он и предположить не мог, что крест надо было рисовать именно на животе, из которого тогда с фистульным звуком «пуф» не вырвался бы горячий воздух.
Из небесной иордани вырвалось солнце.
Из открытого рта Дантеса вырвалась вишневая косточка.
Из включенного телевизора вырвались вопли трансляции хоккейного матча.
Из проруби выбралась окоченевшая рука утопленника.
Наконец девочка в цигейковой шубе выбралась из сугроба, стряхнула с себя снег, подъехала к подножию Камероновой галереи, села на вмерзшую в лед скамейку и начала расшнуровывать коньки.
– А что было потом?
– А потом Пушкина привезли на Мойку, где он и скончался спустя два дня. Не желая устраивать столпотворение в городе, царь распорядился тайно перевезти гроб с телом поэта в Святогорский монастырь, где он и был предан земле, а на его могиле было поставлено мраморное надгробие работы братьев Пермагоровых.
Воистину, на вопрос: «А что было потом?» – я бы ответил себе совсем по-другому.
Например, так: «Именно в тот момент, когда пуля попала ему в грудь и он упал, над перевалом разразилась страшная гроза. Низкая свинцовая облачность выплевывала шквальные ливневые заряды, погружая изъеденные ветром уступы и каменные горловины в непроглядную дождевую мглу, которая двигалась вдоль покрытых грязным снегом хребтов, распадков, курилась в них, варилась мелко нарезанным мясом, дышала и пузырилась. Никому даже в голову не пришло накрыть его хотя бы обычной солдатской шинелью, и потоки дождя довольно быстро смыли у него с груди кровь и неумело нарисованный зеленкой крест-апотропей. Секунданты же и сам Николай Соломонович Мартынов бросились к подножью Машука в надежде укрыться от ливня в устроенной здесь галерее для отдыхающих».
На самом же деле я, конечно, прекрасно знал, что было с Пушкиным, когда его, тяжелораненого, привезли в дом на Мойку. Этот вопрос я задал отцу, скорее чтобы уже для себя сформулировать второе «потом». То есть заранее подготавливал возможность совместить несовместимое на первый взгляд: смертельное ранение Пушкина и убийство Лермонтова, самоубийство Радищева и страдания Гоголя, безумие Врубеля и delirium tremens Мусоргского, самоубийство Гаршина и угасание Блока. Однако при этом я был абсолютно уверен в том, что несовместимость и несовпадение таковыми кажутся лишь на первый взгляд, который, как известно, может быть весьма поверхностным и более чем ошибочным. Этот самый первый взгляд имеет возможность лишь выхватить экстерьер, даже не оценить, не проанализировать, а именно обрисовать, визировать, архивировать его для создания предварительной картины. И лишь потом воображение начинает работу по составлению кадров, наполняя самый несущественный, жалкий по своей сути эпизод глубиной и многообразием смыслов. Так, в частности, происходит, когда подолгу рассматриваешь старые фотографические отпечатки или совмещаешь негативы, каждый из которых становится своеобразным фоном, если угодно, декорацией к последующему.
Следующим этапом становится постепенное заполнение объекта умозрительного созерцания красками, полутонами. Негатив неизбежно превращается в тонированный позитив, в слайд, который при помощи весьма нехитрого устройства можно проецировать на белую простыню, что висит на стене в комнате с зашторенными окнами. И это тоже очень символично, ведь воссозданное изображение и реальное изображение в окне совершенно разнятся, потому что они существуют отдельно друг от друга. Как отдельно существуют обыденный ход событий и ход событий вымышленный.
Например, в галерее у подножия Машука от дождя мог укрыться Лермонтов, а несчастный Мартынов с простреленной грудью так и остался бы лежать под дождем. Кто-то накрыл его солдатской шинелью, а по неестественно вывернутым ступням его стекали потоки желтой глины.
Мы поднялись с отцом на дебаркадер Камероновой галереи и тут же ощутили себя стоящими на перроне, к которому медленно подходил московский поезд. Здесь уже столпились встречающие, кто-то бежал вдоль вагонов, что-то кричал, размахивал руками, из динамиков доносилась музыка, что смешивалась с воем сирены машины «скорой помощи», стоявшей в самом начале платформы.