– Так какого хрена ты к моей бутылке прикладываешься, к моей еде. Спишь в моем доме. Ты даже за собой постель не убираешь. Мать пожалей.
– Ты же как бы мой отец, или я что-то путаю? – Пьяный Джонни нарывался.
– Твой, а ты думаешь, нет? Ты думаешь, кто-то другой тебя до тридцати лет терпеть бы стал? – Красный, как с мороза, отец присел за стол.
– Говно ты! Тьфу! Если бы не мать, я бы тебя еще в двадцать выгнал, вали на улицу, выживай. А ко мне по праздникам водку пить приходи. Вот тогда не жалко, тогда я знаю, кто ты такой и почему приходишь. А сейчас ты ноль, пустое место. И жрать водку тебе не положено. – Отец схватил бутылку.
– Наливай, а то уйду! Или со мной западло выпить? – Джонни, кажется, ничего не понял.
–..! – зарычал отец.
Джонни встал.
– Да пошел ты.
Он прошел мимо отца и толкнул его плечом. Отец провожал взглядом, не веря, что Джонни уйдет. И был прав. Сын медленно и нехотя натягивал носки, засовывал ноги в теплые ботинки, шнуровал.
– Мам, я пошел, вернусь не скоро, – крикнул он из коридора. Мать не отвечала. – Меня отец выгнал из дома. Я, может, не приду. Никогда. – Джонни повернулся к двери. Молчание. Отец зашевелился и пошел в спальню.
– Звони в «Скорую», – послышался его нервный голос.
«Звони в «Скорую», – эхом отдалось в голове Джонни. Он вновь лег на спину, открыл глаза и уставился в бежевую полку над собой. Он знал, что на ней был рюкзак. Во внутреннем кармане был паспорт, в который Джонни вложил фотографию матери. Перед глазами всплыла картинка. Ей было тридцать, как сейчас самому Джонни, она стояла счастливая возле дерева, положа руку на живот, который едва округлился.
Инфаркт. У матери не было шансов, «Скорая» только констатировала смерть. Отцу вкололи успокоительное. Джонни грыз руку и пытался справиться только с помощью валерьянки. Получалось плохо. Водку отца он пить не стал. Заартачился, когда уже стало поздно.
Была ночь. Тома не взяла сотовый, одноклассник по прозвищу Сосиска помычал в трубку с соболезнованиями, но не приехал. Серега отключил телефон. Алкоголики с работы отмазывались или не отвечали. Джонни листал список абонентов, не находя человека, которому еще можно было позвонить.
Артем был из тусовки сноубордистов, самый отвязный. Он учил Джонни кататься «по-настоящему». Было неловко набирать его номер, поэтому Джонни написал эсэмэс. Артем приехал на такси с двумя бутылками водки, доской и во всей экипировке.
– С черной трассы, – сказал он. – Ее весь день охраняли и не давали кататься. Неделю назад Гаврик поломался, башкой в дерево. Сочувствую, бро! – Он обнял Джонни крепко, как друг. Может, он и был тем единственным, которого видишь раз в год и чувствуешь ту близость, которой и в помине нет с теми, кто рядом каждый день. – Я не знаю, что в такие моменты говорят. Давай выпьем. Я расскажу тебе о трассе.
Джонни периодически всхлипывал, уходил в себя, но продолжал слушать. После рассказа о покорении сегодняшней горы Артем вспомнил, что один раз на эту трассу он взял и Джонни.
– Думал, ты тогда испугаешься. Все новички боятся. А ты не зассал.
– Я просто не знал, что это такое. – Джонни хихикнул впервые за два часа беседы. – К тому же Маринка тогда с новым парнем приехала, и мне не хотелось быть с ней на одном подъемнике. Мне понравилось, правда, я больше из сугробов выбирался, чем катался.
– Так надо было за мной ехать, а ты по-своему пошел, трамплин нашел и плюхнулся. Мы, кстати, его в твою честь назвали: «капкан для новичков». Но полет твой был… Я еще подумал, что тебе, наверно, другой спорт подойдет – дельтапланеризм, парашют или в костюмах, знаешь, летают. Планировал ты славно и в принципе мог бы встать на доску, но как будто побоялся или не захотел приземляться, просто плюхнулся в снег, словно в воду.
Водка кончилась. Артем засобирался домой, но Джонни его оставил и уложил спать в своей комнате. Еле шатаясь, они бухнулись на пол, стянув с кровати подушки.
– А ты не боишься, как Гаврик?
– Бояться глупо, Джонни. Когда ты на доске, ты не соревнуешься и не пытаешься победить трассу, ты живешь на этой скорости, – во сне пробормотал Артем. – А может, просто от кого-то убегаешь.
Проснулся от звука разбитых тарелок. Артем уже уехал. Отец выл и бил посуду. Джонни вызвал «Скорую». Отцу опять вкололи успокоительное. Свернувшись калачом на диване, он посылал проклятья Джонни. Хулил за никчемность. Бранил за то, что заставлял мать нервничать. Он повторял одни и те же фразы, которые звенели в ушах: «Это ты ее убил. Это ты».
Женщина, которая вязала шапочку, разбудила Джонни. Светало. Поезд полз по полям со снежными проплешинами.
– Ты кричал во сне.
– Извините.
– Кого-то обвинял в смерти.
– Извините, я не… хотел.
– Это же сон. Ничего. Только нехороший сон.
Проводница принесла два чая. Один женщина заказала для Джонни. Он не стал отказываться. Ночь была тяжелой. Крепкий чай взбодрил. Пустой желудок с удовольствием принял печенье.
– И кто кого убил? Неужто Тому? – Попутчица была в курсе всех услышанных речей.
– Нет – мать.
Женщина поставила стакан и закачала головой, цокая в такт покачиваниям.
– Месяц назад.