Когда Сергей учился в последнем классе, казалось, согласие в семье было достигнуто: ваш сын, получив княжескую фамилию, изменился. Стал хорошо учиться, почти перестал общаться со старой бандитской компанией. Но здесь уместно слово «почти». На самом деле он продолжал с ними встречаться, участвовать в их хулиганских выходках: ведь было же задержание в милиции за хулиганство незадолго до выпускного вечера, и были розданы взятки всем, кому надо, чтобы имя вашего сына не звучало в зале судебного заседания.
Наверное, посещение милиции не прошло даром и для Сергея, и мальчик, казалось, все понял и изменился. Поступил в университет (не без вашей помощи, но нужно отдать ему должное, он был прекрасно подготовлен ко вступительным экзаменам), блестяще сдал первую сессию. Это вас радовало, и вы надеялись, что кризисный возраст миновал… Но, когда произошла эта трагедия, вы
Вы понимали, что за организацию такого преступления вашему сыну придется отсидеть, как минимум, десять лет. И ваши отцовские чувства победили чувства профессионала и просто порядочного человека. Вы сделали свой выбор. Я вас могу понять. Но каждое событие влечет за собой следующее событие. Если бы вы «сдали» тогда эту компанию, не было бы ни похищения покрова и смерти викария, ни смерти Милы. Семейная реликвия князей Львовых – брошь Франциска Первого – не была бы украдена, и, возможно, ваша первая жена была бы сейчас жива. А может, и многих других трагических событий, о которых мы не знаем, но которые, с большой долей вероятности, происходили за эти шестнадцать лет, тоже не было бы.
Вы не «сдали» своего сына. Но продолжать жить, как будто ничего не случилось, вы тоже не смогли. Вы ушли из дома и прекратили все отношения с Сергеем.
Я разгадал вашу тайну, простите.
Максим замолчал. Лукин тоже ничего не говорил. Зашла Ира и поставила перед ними кофейник и печенье. Они молча разлили кофе по чашкам, выпили. Макс пил кофе без сахара, а Лукин положил себе три чайные ложки и, прежде чем выпить, долго мешал, позвякивая ложкой о фарфоровую чашку. Скорее, это было механическое действие, а не желание тщательно растворить сахар. Этот звук врезался в тишину и отвлекал Макса от мыслей, но он понимал, что Лукину сейчас очень плохо, и не хотел тревожить его. Пусть успокоится. Наконец, он отложил ложечку, выпил кофе и сказал:
– Я не знаю, как вы до всего этого докопались, но, за исключением маленьких деталей, вы все правильно изложили. Все так и было. Вы хороший сыщик, Максим.
– Спасибо за похвалу. Но теперь нам надо определиться, как быть дальше, Леонид Борисович.
– Вы все-таки думаете, что это один и тот же человек, и что… убийство Милы тоже организовал мой сын?
– Я не думаю, я все более и более убеждаюсь в этом. Я не готов сейчас ответить вам, организатор ли ваш сын последнего убийства или сообщник, или он просто явился «спусковым механизмом». Но в том, что он причастен к этому, я убежден.
– Но откуда у вас это убеждение? – казалось, Лукин хватается за последнюю соломинку, все-таки надеется, что Сергей здесь ни при чем, потому как убеждение – это еще не факт, не доказательство, это просто домыслы сыщика; но не дождавшись от детектива ответа, который мог бы развеять его сомнения, горько, после паузы, произнес: – говорите мне все, Максим, я готов.
И Максим продолжил:
– Вчера я был у следователя, который вел дело Добрянской шестнадцать лет назад. И он бы довел его до конца, но дело передали федералам, а там благополучно завалили. Но основные материалы у следователя остались. Сейчас, по прошествии стольких лет, выводы сделать гораздо легче. А еще мне помогли фотографии: у вашего сына в его парижской квартире нашли фотоальбом. Он оказался сентиментальным и хранил много фотографий, на которых он был снят с мамой, школьными друзьями, мальчишками во дворе. Я поинтересовался, кто есть кто на этих фото. И несколько личностей меня заинтересовали. Вообще, интересно сложилась жизнь у некоторых школьных друзей и дворовых хулиганов.
Макс достал снимки и разложил перед Лукиным.