Покров Шута (СИ)

— А я вам не мешаю? — Аллен наконец-то скрипнул дверью, и – о чудо! – кабинет ожил, поднял на него с десяток пар горящих глаз, замер, а потом началось что-то сумасшедшее. Кое-кто из учёных типа Джони не стеснялся его обнимать (Аллен тогда осознал, что аудитория, знающая о его беременности, всё растёт), кто-то сухо ругался, кто-то был в восторге, и только Смотритель едва не скатился под стол, намереваясь наконец-то поспать.

Ривер не дал.

История же Аллена, рассказанная невозмутимо и с самым невинным видом, тоже определённо удовлетворила всех. Они уже напридумывали себе чёрт знает что, думали, как доложить начальству (Линк, как ни странно, докладывать не спешил), а Аллен, как оказалось, в это время обнаружил акума, добрался до них, уничтожил. Поступил ровно так, как и обязан поступить экзорцист! А потом, учитывая все перебои со сном, нет ничего странного, что он чуть не вырубился, нашёл первое попавшееся место для ночлега и проснулся только в полдень, вновь полный сил и готовый следовать на новую миссию.

Аллен даже сам не верил, что так легко дурит всех этих людей. Улыбался растеряно, теребил пушинки на его хитром воротнике и пытался верить, что всё это оправданно, что всё это для чего-то но нужно.

====== Глава 27. Тёмные посиделки. ======

Шерил медленно, почти лениво скользил острейшим лезвием по тонкой, сочной кожуре апельсина и предавался сентиментальным воспоминаниям. Корзинка с неочищенными фруктами лежала рядом на столике буквально под рукой. Очищенные фрукты с небольшого, плетёного блюда исчезали с завидной скоростью. А ещё у Шерила возникало ощущение, что вся его шевелюра теперь липкая и мокрая от того самого апельсинового сока, который так и норовил брызнуть ему в глаза. Роад, разместившаяся на спинке его кресла, ела не слишком аккуратно, но Камелоту было плевать на это.

Это был долгожданный выходной, и он собирался провести его в компании с обожаемой дочуркой.

Правда, к ним так же присоединился Тысячелетний Граф, утомлённый, в своём вполне человеческом обличии вернувший откуда-то с улицы: от него до сих пор несло ароматными травами и свежестью. Где он их нашёл в такое-то время года?

Впрочем, профессия собирателя человеческих трагедий могла закинуть Графа на самый край света. Ведь люди умирают и страдают уже почти по всему свету.

Среднее звено центральной башни, главный зал, любимое место отдыха Графа было его сегодняшним прибежищем. Впрочем, стоило отметить, что у Главы Семьи Ноя была ещё пара мест, в которых он любил отдыхать, но там — только в одиночестве. Если он появлялся в этом зале, то вся семья, присутствовавшая в это время в Ковчеге, тоже постепенно подтягивалась сюда же. Они беседовали с Графом и друг другом о пустяках, обсуждали действительно серьёзные проблемы, или все вместе молчали, каждый занятый своим собственным тихим делом. Никто не пропускал подобные посиделки, кроме разве что Одарённости, Правосудия и безалаберного Удовольствия. Первый бывал очень занят, но также отлично знал, что может нарушить атмосферу мирного уюта, второй хоть и мог найти себе работу и в общем кругу, но вообще, по сути, был одиночкой, а третий во всех своих жизнях предпочитал общество своих друзей, знакомых, коллег и кого угодно, но уж точно не членов Семьи.

В любом случае, этот зал был действительно уютным, впитавшим в себя тайны, смех и болтовню вековой давности. По крайней мере, так казалось, ведь на самом деле это была всего лишь копия настоящего зала, оставшегося в Первом Ковчеге. Данный факт — Ковчег в руках экзорцистов — переворачивал всё внутри и побуждал скрипеть зубами от злости. Ковчег был их домом, и знание, что один из них, из членов Семьи передал их дом в чужие руки, было практически невыносимым.

Извилистые тени каминного огня причудливо плясали на обитых бархатом стенах и старинных, упирающихся в самый потолок книжных полках, свет, излучаемый множеством расставленных всюду свечей и огарков, не вполне справлялся с опустившейся ночной тьмой в этой огромной зале.

Ночь, кстати, была всего лишь третьей. Граф только недавно запустил нормальную смену дня и ночи и немногим ранее упорядочил погодные изменения. Правда, сутки в Ковчеге получились длиннее, чем настоящие, и, несмотря на слова Господина Тысячелетнего, всем было понятно, что это не специально сделанный трюк, а ненароком оставленный недочёт.

Но здесь и со всеми недочётами было хорошо.

В такие моменты, в выходные, находясь здесь, отдыхая от суеты и сложностей человеческого мира, Алчность иногда задавался вопросом: а зачем им вообще сдался этот человеческий мир? Ну, выходить туда, творить что-то и возвращаться домой вполне достаточно для счастья.

А потом он вспоминал про Сердце, чистую силу, назревающую войну...