Покров Шута (СИ)

И раскинувшийся на одеяле мальчишка лишь протяжно стонет, когда в него, наконец, проникают вымазанные холодной смазкой пальцы. И Тикки улыбается, втягивая тяжёлый воздух через приоткрытые губы и наблюдая за непередаваемой сменой эмоций на этом до невозможного живом и практически совершенном лице.

— Ты очень красив, Малыш, ты знаешь это? — прошептал Ной, поглаживая бедра и живот юноши, но наблюдая лишь за выражением лица, отгоняя странную мысль, скребущуюся у порога его сознания, отгоняя её, потому что сейчас не время.

— Ах… если тебя привлекают уроды… — юноша закусил губу, пытаясь сдержать новый стон, когда пальцы Ноя наконец-то добрались до бугорка простаты. — Думаю, это психическое заболевании…. ккии!

Аллен протяжно застонал, выгибаясь и сильнее насаживаясь на пальцы, кусая губы, выглядя при этом настолько соблазнительно и порочно, что мужчина, впиваясь пальцами в нежную кожу бедра и с наслаждением впитывая в себя слабое «ох» и трепет юноши, подтянул Аллена ближе. Тот вцепился левой рукой в мятую подушку, мгновенно вспарывая когтями и выбивая наружу небольшой комок перьев.

— Тебе никогда не говорили, что ты красивый? — вкрадчиво уточнил Тикки.

— Не издевайся! — и было не вполне понятно, о чём потребовал Аллен: о словах или бездействии Микка, нависшего над юношей.

— Ты действительно красивый и…. Ох бог мой, кажется, все мои слова вытекли вместе с мозгами… — слова сорвались с губ Тикки с заминками, во время которых Ной старательно припадал к телу юноши осторожными поцелуями, едва заметными щекочущими касаниями. И каждое касание легло на кожу обжигающим клеймом. Нельзя оставлять следов — и это сводит с ума не хуже сладковатого аромата нежной кожи. И сдерживаться больше невозможно, а потому Тикки резко выдернул разодранную подушку из когтей Уолкера, подсовывая ему под поясницу, не обращая внимания на выбивающиеся наружу тёмные перья.

— Ты действительно прекрасен, Аллен. Настолько, что я, кажется, совершенно обезумел и предложения связно не составлю, — тихо-тихо произнёс Ной, оглаживая раздвинутые бёдра юноши.

— А я всегда знал, что твой мозг… умх…. — Аллен со всей силы вцепился зубами в собственную руку, когда Ной одним плавным движением вгоняет в него свой член полностью. Напряжённые мышцы сжались, Аллен гортанно застонал сквозь руку, одновременно пытаясь отодвинуться и обвивая талию Ноя ногами. Так противоречиво его заполняют боль и восторг, ещё не удовольствие физического плана, а восторг от одного осознания происходящего. Это непередаваемый коктейль, от которого недалеко до полноценного безумия.

Кажется, именно таким выбивают из головы всё самое неприятное.

А Тикки опустился к юноше, сжимая ладони в кулаки и вгоняя ногти в ладони, но боль почти не отрезвляла. Слишком уж хочется не ждать, пока Аллен расслабится, а начать дико и неконтролируемо вбивать его в матрас, причиняя боль и даря удовольствие себе и ему…

Надо же, ему так хочется, чтобы Аллену было хорошо…

Нестерпимо хочется.

Чтобы им двоим.

Лёгкое движение назад, раньше, чем следовало бы, и снова податься вперёд, надеясь на собственное самообладание, на холодный разум, который давно махнул ручкой, потому что Аллен шипит от боли, а Тикки не может остановиться.

— Мог бы и предупредить… — хрипло, стараясь не выдать собственную боль, выдавил Аллен, тяжело и размеренно дыша.

И это словно сигнал. Глаза закрываются, чтобы не видеть это развратное создание, и Ной приостанавливается, вдавливая локоть в кровать со всей силы, перенося на него одного, кажется, весь свой вес и стараясь не думать о том, как горячо и узко сжимает его член, о том, как приятно толкаться в эту глубину. И слышать стоны, и видеть струящийся по бледной коже пот. Тикки попытался хотя бы не видеть, замереть. Но каждый вдох Аллена, каждый спазм или неосторожное судорожное движение в попытке расслабиться ощущались для Тикки, словно свои собственные.

Как будто они и впрямь созданы друг для друга. Разные и оттого дополняющие друг друга до самой последней клетки.

До самого последнего вздоха.

— Двигайся…