Здесь было тише, чем в любом другом отделении. Даже тише, чем в огромном Азиатском, для оживления которого понадобилось бы в три раза больше людей, чем там было сейчас. В Североамериканском отделении царила безукоризненная дисциплина, приказы если и обсуждались, то только шёпотом и в сторонке, а люди в белых халатах с постными минами начинали раздражать уже на третьем повороте. На пятом повороте казалось, что они все смотрят на тебя, как на потенциального подопытного. На верхних этажах — что ты попал совсем не туда, куда тебе нужно, потому что в коридорах было настолько безлюдно, что создавалось впечатление, будто здание нежилое.
Возможно, это было сделано лишь для того, чтобы, входя в кабинет главы отделения, ты замирал в шоке от находящейся там величественной, выбивающейся из общей постной и слишком примерной обстановки леди?
Рени Эпстейн была воистину эффектной женщиной с соблазнительными формами, «чарующим» командным тоном и умением себя подать. И подать себя так, словно это уже вошло в привычку, так же как вошло в привычку быть гордой, слегка снисходительной, оценивающей саму себя в астрономическую сумму. Жестокое сочетание красоты и ума. Если места глав других отделений люди добивались благодаря академическим и организаторским достижениям (забудем про Бака, чьё отделение держится на магии крови его рода), то Эпстейн прошла не хилую закалку в борьбе за это кресло и место. Ещё в бытность своего обучения как Ворона Говард Линк не раз слышал о том, что Североамериканское отделение есть змеиное гнездо, в котором нельзя быть слабым, простодушным или сожалеющим. Там проворачивались самые грязные делишки и строились самые сложные махинации.
И при этом для некоторых типов глава Североамериканского отделения оставалась простодушной, нуждающейся в защите Рени. Иногда от Бака с его странными взглядами на женщин Ордена становилось тошно. Впрочем, после мимолётного знакомства с такой особой как Мариан Кросс Линк решил, что рано поспешил с выводами и даже, где-то в глубине мыслей, позволил себе подумать о том, что лучше бы Кросс в Орден и не возвращался, а продолжал путешествовать в поисках Ковчега и хорошей жизни. Но теперь, когда он собственноручно доставил ученика в Орден (или, вернее сказать, пнул в сторону Ордена), перекидывать все свои долги на не находящегося рядом ученика стало проблематично. Не все верили в его существование. Это было всё равно, что напиться в баре и заявить, что за всё заплатит троюродный брат племянницы. Есть такие, нет ли таких, или таковым является сам хозяин бара, никто вычислять не собирался. Были, конечно, у Кросса и богатые любовницы, но у них его могли найти старые или новые кредиторы. В общем… Похоже, тот решил устроиться пока в Ордене и посмотреть, как будут развиваться события. И его совершенно не волновали какие бы то ни было обвинения, словно он в любой момент мог исчезнуть, без труда избежав любого наказания. Несмотря на все меры предосторожности, никто не мог быть уверенным в том, что Генерал не выкинет что-то из ряда вон выходящее. Осознавать, что он возвращается как раз к этому самому Генералу, тоже было не слишком приятно. Но ничего не поделаешь. В очередной раз сверившись с часами и убедившись, что до открытия нужных ему врат ещё целых полчаса, Линк замер прямо посреди коридора, прислонившись спиной к стене и скрестив руки на груди. Сегодня было солнечно. И он редко подмечал подобные вещи сам по себе. Нет, конечно, по статусу его, как будущего Ворона, члена специального подразделения обучали тому, что погода важна, что неудачно отражённый луч солнца или внезапно разразившаяся гроза играют свою немалую роль в бою. Особенно в бою против людей. А вороны были подразделением, которое затачивалось для боя с экзорцистами. С людьми. А потому было не вполне нормально для него обращать внимание на погоду тогда, когда она не могла сыграть никакой роли. Подмечать, что солнце слишком яркое, что на улице наверняка душно, не смотря на тёплую зиму — ни малейших признаков ветра за окном не наблюдалось. А в отделении вовсю работали отлично отлаженная вентиляция и система кондиционирования. Всё же температура была важна не только для удобства персонала, но и для успешного проведения многих экспериментов. А теперь он смотрит на солнце и думает о нём как о просто солнце, не подводит итоги встречи с Эпстейн, не планируют свой короткий словесный доклад по прибытии, не думает о чём-либо, что имеет значение. Не очень привычное для него состояние.
— Стоит здесь, словно статуя, на зов не отзывается.