Покровитель птиц

— По отдельности, — сказал постарше и потолще, — братья люди как люди. Но если увидеть их вместе (а я видел), мысль приходит, что тарелочники.

«Все-таки фантасты — существа чокнутые», — думала Нина Александровна, переворачивая гранку. — Но… не отсюда… не от мира сего… что-то и в этом есть».

Глава 89 ЯМБЫ

— Хочу поведать вам один небезынтересный литературный факт, — сказал литературовед Б. Гору, — представьте себе двух поэтов, абсолютно несхожих, разного пола, разного возраста, разных, если можно так выразиться, стилистических систем, разной эстетики, философии — и так далее. И вот эти авторы лет через десять после смерти Клюзнера, — а оба они, пусть недолго, в разные годы, были с ним знакомы, — пишут о нем. Произведения их, само собой, тоже отличаются: в его случае это стихотворение, в ее — поэма. Так вот, и стихотворение, и предпоследняя часть поэмы написаны ямбом, со сходной интонацией, словно писал их один и тот же человек. Я не могу объяснить сей феномен сколько-нибудь удовлетворительным образом, он мне непонятен. Чтобы не быть голословным, прочту вам оба текста. Может быть, вы что-нибудь мне скажете, догадаетесь; чем-то подобное совпадение задевает и беспокоит меня. Итак, стихотворение.

КОМПОЗИТОР[12]

Памяти Бориса Лазаревича Клюзнера

По переулку — за угол. Чуть-чуть
пройти, шагов пятнадцать. И нырнуть
под сумрачную арку. Дверь в стене.
За дверью, как уже известно мне,
есть лестница, диагональ крутая,
высокие ступени, вверх и вбок.
Подходишь к двери и нажмешь звонок.
И сразу будничная, бытовая
жизнь остается сзади, за углом,
как бани, обувная мастерская,
пивная…
Всё исчезло. Я в другом,
соседнем, но совсем отдельном мире.
На доме номер есть и на квартире,
но только для отвода глаз. А вход —
из этого континуума — в тот.

Там обитает композитор. Там

не слышен здешний наш трамтарарам.
Там музыка собой заполонила
всю комнату. Там он за пианино
сидит весь день, свои полотна ткет
из тонких нитей непонятных нот.
Он сочиняет музыку. Она,
пространство комнаты перенасытя,
смещает, совмещает времена
и отменяет даты и событья.
Но отзвучав, становится лишь сном.

Очнусь в постылом пятьдесят втором.

Напротив — князь Одоевского дом,
фаустианца и гофманианца.
Фонтанка чуть мерцает, а кругом
так зябко, неуютно и ненастно,
как только в Ленинграде в ноябре
бывает…
Время! Смилуйся же, дай нам
просвет, хоть краткий, в беспросветной тьме!
И время даст просвет. Ему и мне.
Его концерт. Я — слушателем, Вайман —
солистом будет. А потом в Москве
еще одну-две вещи, с опозданьем
на тридцать лет, но все-таки дадут.
Еще лет десять бы — глядишь… Но тут
он умер.

1986–87

— А теперь глава из поэмы, она называется «Дом», в ней Клюзнер — хозяин Комаровской дачи — именуется Хозяином.