Покуда я тебя не обрету

– Джек, нельзя проводить такие захваты против человека, который весит намного больше тебя, – внушал мальчику Ченко.

Верно, конечно, но Джек был рад, что с ним борется такой сильный, жесткий и упрямый соперник, как Эмма. Ей борьба тоже пошла на пользу – за неделю она скинула четыре кило. Джек знал, что она восхищается Павлом и Борисом – если не их «коровьими лепешками», то, во всяком случае, их диетой. «Минские» были чрезвычайно дисциплинированны – не только в плане регулярных тренировок, но и в плане правильного питания.

– Мам, а ты могла сильно сэкономить, если бы отправила меня на Батхерст с Джеком, а не на эту сраную жироферму, – сказала Эмма.

– Девушка, вас я тоже попрошу попридержать язык, – был ответ.

– Пенис, пенис, пенис, пенис… – распевал Джек.

– Лучше и не скажешь, браво, – хмыкнула миссис Оустлер.

– Джек, иди к себе в комнату, – приказала Алиса.

Джеку было откровенно плевать. Он хотел сказать обеим матерям: ты отправляешь Эмму в какое-то вонючее общежитие, а ты – меня в какой-то сраный Мэн, и после этого вы смеете требовать, чтобы мы что-то там такое попридержали? А не пойти б вам обеим? Вместо этого Джек громко напевал «пенис-пенис-пенис» от столовой до самой спальни.

– Джек, я тебя поздравляю! Ты ведешь себя как самый настоящий взрослый! – крикнула ему мама.

– Алиса, не сердись, ему просто обидно, что он уезжает в школу черт-те куда, – услышал Джек слова Лесли Оустлер.

– Мама, я сейчас описаюсь от счастья, до тебя наконец дошло! – расхохоталась Эмма.

– Эмма, иди к себе в комнату, – приказала ей Лесли.

– Да ради бога! Желаю приятно провести время за превращением грязных тарелок в чистые! – сказала Эмма (которая обычно и мыла посуду) и, громко топоча, убежала наверх.

Эмма и Джек стали больше чем просто спарринг-партнерами – они наконец превратились в друзей, в частности, потому, что мамы пытались их разлучить. Каждой ссадиной, синяком, вывихнутым пальцем и так далее Джек и Эмма убеждали мам все больше, что контакты между ними исключают секс. Джеку теперь позволялось вставать среди ночи и отправляться к Эмме в кровать – и наоборот. Мамы ни слова больше не говорили против.

Да и зачем, лето все равно уже почти кончилось. Какое дело Лесли и Алисе, что Джек и Эмма мочалят друг друга в спортзале на Батхерст-стрит (Джеку, правда, так и не удалось хорошенько «измочалить» Эмму, но кое-какие приемы у него проходили).

– Что до Эммы, так это просто гормоны, – говорила миссис Оустлер.

Что до Алисы, та до сих пор считала, что Джек учится защищать себя от мальчиков.

За две недели Эмма скинула шесть кило, и было ясно, что сбросит еще. Дело заключалось не только в тренировках – она стала по-другому есть. Она обожала и Ченко («за исключением ушей»), и Павла, и Бориса.

Как-то раз, лежа с Эммой в постели, Джек заставил себя спросить ее (ох как ему было непросто!), с кем она будет бороться, когда он уедет в Мэн.

– Ну, найду себе кого-нибудь, буду из него последнее дерьмо выколачивать.

Джек научился целоваться и одновременно дышать, хотя его то и дело подмывало снова задержать дыхание до потери пульса. Эмма не ослабляла своей заботы о малыше – и, как она и обещала, пенис таки зажил. Наверное, помогло сочетание мази (Эмма мазала его, даже когда Джек уже не видел для этого причин, так как покраснение ушло) с исчезновением из его жизни миссис Машаду, внимание которой к мистеру Пенису, нельзя не признать, несколько переходило границы разумного.

– Ты по ней не скучаешь, Джек? – спросила Эмма однажды ночью.

Джек задумался; ему показалось, что он скучает кое по чему из того, что она с ним делала, но не по ней самой. Он стеснялся сказать Эмме, по чему именно скучает, – ведь та могла подумать, что он не слишком благодарен ей за свое спасение. Но они были уже настоящие друзья, и Эмма поняла Джека.

– Я так думаю, тебе было интересно, но страшно.

– Да.

– Я дрожу от одной мысли, какие неприятности могут подстерегать малыша в Мэне.

– Ты о чем, Эмма?

Они сидели у нее в комнате, на большой кровати, заваленной, как и прежде, плюшевыми мишками. На Джеке были только шорты, а на Эмме – футболка с борцовского турнира в Тбилиси, подаренная ей кем-то из «минских». Надпись на ней мог прочесть лишь тот, кто знал грузинский, но Эмме она все равно нравилась – своими дырами и кровавыми пятнами.

– Ну-ка, сними шорты, конфетка моя, – сказала Эмма, одновременно снимая под одеялом футболку (во все стороны полетели плюшевые мишки). – Я тебе покажу, что делать, чтобы избежать неприятностей.

Она взяла его правую руку и сжала ею пенис.

– Если хочешь, воспользуйся левой, – продолжила она. – Если удобнее, я имею в виду.

– Удобнее?

– Ну сделай себе приятное! Ну дрочи же, Джек! Ты же умеешь.

– Опять не понял.

– Конфетка моя, только не говори мне, что это у тебя в первый раз.

– Я тебе уже говорил, я не знаю, что это такое, и никогда этого не делал.

– Ладно, начинай потихоньку и не торопись, постепенно поймешь, что к чему. Если хочешь, целуй меня или трогай другой рукой. Только не сиди сиднем просто так.

Джек старался изо всех сил; хорошо уже, что ему не страшно.