Покуда я тебя не обрету

– Хизер, ну что ты. Пора тебе уже перестать беспокоиться на мой счет.

– А ты умеешь читать по губам? – спросила она его.

– Все актеры умеют читать по губам, – ответил Джек.

Хизер лишь уставилась в окно машины и ничего не сказала, сжав губы так же сильно, как в тот миг, когда впервые поцеловала своего брата.

Она заплатила за такси (Джек даже кошелька вынуть не успел). Он не думал, что она станет провожать его до аэропорта, Хизер же не только зашла с ним в здание, но довела до стойки регистрации. Было ясно, что этот путь она проделывает не впервые.

– Надеюсь, тебе понравится Швейцария, – сказала Хизер, водя носком туфли по полу.

На ней были синие джинсы и футболка, немного темнее вчерашней, за спиной рюкзачок, что делало ее больше похожей на студентку, чем на преподавателя. Если не обращать внимания на постоянно пребывающие в движении пальцы, никогда не скажешь, что она музыкант. Просто красивая девушка небольшого роста, только очки и решительная походка придают ей серьезности.

У металлодетектора работник службы безопасности проверил Джеков паспорт и сумку; дальше Хизер было нельзя. Джек хотел поцеловать ее на прощание, но она отвернулась.

– Я не прощаюсь с тобой, Джек. Так и запомни: никаких прощаний, – сказала она, все так же водя носком туфли по полу.

– Как скажешь, – ответил он.

Теперь их разделяла стеклянная стенка; он направился к выходу на посадку, но, оборачиваясь, видел сестру сквозь стекло. Он все оборачивался и оборачивался, и наконец она тоже подняла на него глаза. Она указала пальцем себе на сердце и заговорила – как Джек, не произнося ни звука, одними губами:

– У меня есть брат, и я люблю его.

– У меня есть сестра, и я люблю ее, – так же беззвучно ответил ей Джек.

Перед стеклом встали какие-то люди, и Джек на миг потерял из виду Хизер.

Тут к нему подошли две юные девицы, одна белая, другая черная. Черная, с пирсингом в носу, сказала:

– Ты ведь не Джек Бернс? Нет, конечно, ты не Джек Бернс, признавайся.

– Я готова спорить на что угодно: он не Джек Бернс, – сказала ее белая подруга; плечи обгорели на солнце, нос облезает.

Американки, университетские студентки, возвращаются домой после летней поездки по Европе, подумал Джек; обернувшись к стеклу, он уже не увидел сестры.

– А вот и нет, я этот самый Джек Бернс и есть, – ответил он.

Джек не мог им этого объяснить, но чувствовал – он и правда впервые в жизни по-настоящему стал Джеком Бернсом, вот как!

– Вы угадали, я и правда он. Да-да, я Джек Бернс.

Почему-то он был рад, что они его узнали. Однако на лицах девушек отразилось откровенное недоверие; если миг назад им было жутко любопытно, то сейчас им ни с того ни с сего стало на Джека абсолютно плевать.

– Попытка не засчитывается, парниша, – издевательским тоном сказала белая. – Уж нам можешь лапшу на уши не вешать. Мы-то знаем, какой на самом деле Джек Бернс.

– Это вы о чем?

– С такой-то рожей – как у нормального, обыкновенного человека – и притворяется, будто он Джек Бернс! – сказала белая.

– С такой-то сияющей от счастья рожей – и притворяется! Не-ет, нас так просто не проведешь, – сказала черная.

– Но я правда Джек Бернс! – неубедительно произнес Джек.

– Послушай, дружок, – ну не умеешь ты играть, даже не пытайся. Вдобавок ты слишком старый, кто тебе поверит!

– Ну сам посуди, когда это Джек Бернс выглядел нормальным, как ты? Когда это он говорил таким искренним тоном?

– Ну ладно, даем тебе еще одну попытку. Изобрази нам нуар, – сказала белая.

– Ну давай, ну покажи нам, ну скажи – ну хотя бы одну реплику настоящего Джека Бернса! – добавила черная.

Где же Хизер, когда она мне так нужна? Где папа, который, говорят, знает все мои реплики наизусть? Эй, на помощь!

Девушки пошли прочь. Джек вытащил из брюк рубашку и приложил ее подол к груди, словно примеряет платье на вешалке.

– Боже мой, готов поклясться – на тебе это выглядит шикарно, – сказал он.

Ох, вот ужас-то, а ведь и правда ни капли не похоже на вора, которого Джессика Ли застала за копанием в собственном платяном шкафу!

– Ой, приятель, не смеши! – крикнула ему белая.

– Знаешь что? – подхватила черная, сверкая на весь аэропорт пирсингом. – Если бы сейчас тебя видел настоящий Джек Бернс, он бы помер со смеху!

– Потерять такую работу – что может быть в жизни лучше? – крикнул им вслед Джек, но они даже оборачиваться не стали.

Боже, какой ужас! Как плохо он это произнес! Даже Бешеный Билл Ванфлек выкинул бы этот дубль в корзину.

Только ничего удивительного в этом не было – ведь сейчас Джек не играл. Не просто не играл, а словно забыл, как вообще на свете играют! У него есть сестра, и он любит ее; минуту назад она сказала ему, что тоже любит его. В этот миг Джек бросил играть. Он наконец-то стал самим собой.

Глава 38. Цюрих

Когда татуирован последний чистый участок кожи и тело превратилось в заполненный дневник, разные люди поступают по-разному.