Покупатель пенопласта

Волею случая Башмакову и раньше случалось попадать в странные ситуации. Когда его друг Сашка Кочаргинский выиграл литературную премию «Тюбет» и пригласил его, – вернее, даже не он, а его, Башмакова, литературный товарищ из библиотеки дал ему пригласительный билет: на, мол, проветрись, – а вовсе не Сашка; Башмаков решил тогда: «В лонг-лист не взяли, но хоть водки вашей нажрусь». И пошел на награждение, но не только из-за водки, но еще и назло Сашке, который сам его не пригласил. Сашка тогда еще только номинировался на главный приз – миллион рублей – и не знал, что победит, но Башмаков думал потом: «Все ты, зараза, знал, и вообще, ты, наверное, еврей, раз премию выиграл».

Башмаков действительно был почти уверен, что если Сашка и не еврей, – если он смотрящий на него, Башмакова, русскими простыми глазами друг его Сашка не еврей, – то в жюри явно кто-то из-за его фамилии принял его за еврея. «Произошла чудовищная ошибка, – придуриваясь, лепетал после премии пьяный Башмаков, – никто из-за моего имени не принял меня за еврея, но его приняли из-за фамилии. Это сионистский заговор, не меньше». Собственно, странность случая была не в именах и фамилиях, а в том, что, отправившись на премию «Тюбет», Башмаков попал совсем в другое место.

На злосчастном в тот день Кутузовском проспекте проходило, видимо, не одно пиршество, что, в общем, для таких знатных мест не новость. Башмаков, блуждая снежным позднеосенним вечером, спутал здания, в «18-ти» он увидел издалека, в размытом свете фонаря, «13-ть», а потом, заметив и выложенную по снегу дорожку из горящих свечей, удивился, конечно, размаху организаторов и их тонкому дизайнерскому стилю; но все-таки решил, без тени сомнения, что праздник на этой улице один, и он на него уже приглашён. Пройдя светившуюся дорожку, Башмаков зашел в раскрывшиеся перед ним двери, на ходу доставая пригласительный. Милые девушки в два рта широко и приветливо улыбнулись. Башмаков тоже изобразил улыбку. «Я по приглашению, вот», – залепетал Башмаков, протягивая бумажонку. Как позже он догадывался, у девушек не было четкого регламента, кого пускать, кого нет, прийти должны были только те, кто должны были прийти. Кому-то, вероятно, и правда высылали пригласительные, а кто и приходил сам. А главное, девушки просто боялись обидеть кого-то из гостей своим недоверием и потерять работу, поэтому даже и не посмотрели, что написано у Башмакова в пригласительном.

К тому же они никак не предполагали, что на вечеринку в честь учредителей солидного банка, явится какой-то мудило с премии с дурацким названием «Тюбет», да даже и не с самой премии, а просто по чужому пригласительному. Что до внешнего вида Башмакова, то тут не может быть никаких противоречий: на одном корпоративном Новом году случилось так, что в джинсах были только генеральный директор и курьер Башмаков. Так что многие сейчас знают про эти причуды успешных людей.

Итак, Башмаков попал в залу. «Тесновато, – подумал он, – неужели здесь уместятся все эти голодные трущобные литераторы, их же там человек пятьсот? А где сцена? Наверно, я попал в какой-то предбанник, где гостей встречают хлебом-солью, а потом уже проведут в пышную залу». И он двинулся к фуршетному столу. У стола тут же сработал один из официантов, дюжина которых носилась туда-сюда с подносами и без оных. «Чего изволите?» – «Коньячку», – выдавил из себя смутившийся Башмаков, не привыкший, чтоб его обслуживали. «Хеннесси» или… – спросил официант. «Хеннесси!» – махнул Башмаков рукой, ему нравился запах этого слова, к тому же водка среди напитков отсутствовала напрочь. «Ещё и через руку, сука, наливает», – обратил внимание он. – На заводе ему за это грабли бы уже оборвали». Одним духом Башмаков принял порцию «Хеннесси» и вспомнил, как один раз выдул из бара сестры весь армянский коньяк, а бутылку наполнил чаем. Здешний же напиток был изящен, но крепость в нем примята была вкусом. Спирт, однако, действовал безотказно, осмелевшая рука Башмакова потянулась к закуске, но, заробев, снова зависла над угощениями: еда была настолько экзотической, что Башмаков просто не знал, как это едят. К тому же шестым чувством он уже предощущал опасность и палится ему лишний раз не хотелось. Допустим, он узнал из всей этой непонятной, будто понаблеванной кем-то, каши устрицы, и, конечно, слышал, что их надо высасывать, но сам Башмаков никогда этого не делал. Вдруг он обрызгается или сплюнет еще с непривычки официанту на жакет, он же не знает, какой у этой дряни может быть вкус. «Бог с ним со всем», – решил Башмаков и зацепил пальцами невинный и безопасный лимончик. «Повторить», – отозвалось внутри благодарного желудка. «Можно повторить?» – спросил Башмаков официанта и тот повторил. Далее Башмаков не упускал этой возможности и каждые пять минут подходил причащаться, благоразумно отказываясь от вина и шампанского, и налегая только на элитные коньяки, за неимением водки.