Покупатели мечты

— Нет, Саломау. Я веду речь о войне, переодетой в улыбки, спрятанной за культуру, прикрываемой филантропическими жестами, таящейся за строгостью моды и темными очками.

Сразу же после этого Продавец Грез стал говорить более понятным языком, ведя речь с проницательностью, которую мне никогда не доводилось наблюдать с тех пор, как человеческое существо начало ставить пьесу своего существования на загадочной сцене времени.

— Одни окапываются от своих страхов, другие от избытка эйфории. Одни сражаются со своей озабоченностью, другие со своей отчужденностью. Одни испуганы навязчивыми мыслями, другие — болезненными мыслями. Одни погружены в будущее, другие — в прошлое. Одни борются с избытком экономии, другие — со своими вынужденными растратами. Одни терзаются от беспокоящих их воображаемых образов, другие — от ощущения тоски. Кто воспитан для того, чтобы выжить в этой войне? Кто обучен для того, чтобы убежать невредимым или с минимальными ранениями?

«Никто», — подумал я. Ни на каком конгрессе, ни в какой диссертации, ни в какой научной статье я не видел и не читал ни малейших комментариев об этой легкой войне в человеческой психике и о том, как себя экипировать, чтобы в ней выжить. Ежегодно сотни миллиардов долларов тратились на экипировку и тренировку солдат для войн, на которых проливают кровь, но не тратилось и нескольких долларов на экипировку и тренировку молодых и взрослых для войны, где получают удовольствие, учатся альтруизму, творчеству и приобретают мудрость.

Я знал, что более семидесяти процентов школьников испытывают состояние подавленности, но это была чистая статистика, как если бы я знал, что в стране была эпидемия холеры, при которой люди умирали повсюду, и ничего бы не сделал для того, чтобы бороться с болезнью или предупредить ее. Эпидемия подавленности отрицалась академией. Все больше и больше я соглашался с Учителем, что система образования была больной и формировала больных людей для больного общества.

Я был болен. Должен признать, что я был измучен переживаниями, плохо разрешаемыми трудностями, чувством вины, фатальной ревностью, невротической потребностью контролировать других и прочими другими пороками. Пока я думал о своей войне, Учитель говорил о своей:

— Сегодня я — оборванец, чье лицо некоторые уже видели. Но когда-то я был человеком, которому завидовали и которого считали непобедимым. Все знали мою внешнюю защищенность, но не знали, насколько я был незащищен в единственном месте, которое я должен был считать надежным. Я был побежден, разгромлен. Все вокруг думали, что я уже никогда больше не поднимусь из-за невосполнимых потерь, однако мне удалось соединиться со своим внутренним существом. Я восстал из пепла. Я не уничтожил призраков своего воображения. Моим обязательством является приручить их, дисциплинировать.

Многие пытаются скрыть свои ошибки, но мой Учитель излучал искренность в связи со своими заблуждениями. Он не занимался самовыдвижением, не разглагольствовало своих богатствах, о своем академическом образовании и социальном статусе. Он говорил только о главном. Затем пророк философии шокировал нас следующими словами:

— Я всегда говорил вам, что слабые нападают, а сильные толерантны. Слабые исключают, а сильные терпят. Теперь я прошу вас, чтобы вы не были толерантными к своим призракам. Боритесь изо всех сил против всего, что беспокоит ваш мозг. Нет двух властителей. Или вы будете властвовать над своим беспокойством, или оно будет властвовать над вами. Или вы приручите свое чувство вины, или оно превратит вас в своих рабов. Кричите, имейте доступ к ненависти по отношению к грустному настроению, навязчивым мыслям, отчужденности, принужденности. Нет гигантов. Пусть ваши друзья принимают участие в ваших сражениях. И, если вы в них не победите, вы получите специалиста. Существование ценно без заточения себя в карцере.

Впервые он сказал, что мы должны иметь доступ к ненависти, не по отношению к другим, а по отношению к нашим призракам. Впервые он порекомендовал нам, чтобы мы обращались к психиатрам или к психологам. Я думал, что он их презирает. Мы погрузились в самую возвышенную сферу тишины. Внезапно тишина рассыпалась на кусочки. Появился дежурный психолог.

— Люди, у меня «отлично»! Мне дают полтинник за консультацию, — сказал Бартоломеу, вызвав взрыв хохота у присутствующих.

Да, у него есть опыт раздувать конфликты у других.

— Этот человек уже привел к сумасшествию десять психологов, — сказал Эдсон о Бартоломеу. Чудотворец всегда был верующим, но никогда не признавал своих призраков.

— Клевета! Я — сложный человек, ищущий упрощения, — пылко заявил Бартоломеу. И добавил: Кто меня не упрощает, тот меня усложняет. — И, обращаясь к самому себе, воскликнул: — Я гений! Зверь мозга.

Мэра подхлестнули эти слова, он почувствовал желание стать выше своего друга.

— Люди, хоть я и умнее Краснобая, я получаю бутерброд для терапии.

— Но, Мэр, вы уже довели до инфаркта трех психиатров из общественной службы, — сказала Моника, отбирая у него корочку.