Покушение

— Берлинское радио и газеты постоянно говорят теперь о концентрации немецкого духа, мой фюрер, — сообщил Гиммлер, — о необходимости новых усилий и жертв. Статьи полны нескрываемых угроз по отношению к подрывным элементам. Народ относится ко всему этому с полным пониманием. Единство нации крепко, как никогда…

— И все же я не склонен преуменьшать напряженность момента, — перебил его Гитлер. — Совсем недавно я требовал от Клюге немедленно отправить танковый корпус с Восточного фронта в Италию. Теперь я могу признаться, что в самое ближайшее время не пять и не десять, а двадцать, а возможно, и еще больше свежих дивизий я буду вынужден забрать из Европы сюда, на восток. Все должно быть сконцентрировано именно здесь! Или мы сделаем это, или мы лишимся всего!

— Мы все сделаем, чтобы выполнить вашу волю, мой фюрер, — клятвенно заверил Гиммлер.

Но Гитлер явно пропустил это верноподданническое заявление мимо ушей. Сейчас он слушал только самого себя.

— Лишь двенадцатого августа я отдал приказ начать возведение «Восточного вала» — этой новой оборонительной линии восточнее Донбасса, — продолжал Гитлер. — А уже второго сентября я вынужден был показать нашему другу Антонеску новый рубеж этой линии. И уже значительно западнее Донбасса. Но здесь я потребую остановиться надолго. Настолько, насколько это потребуется нам. С этой новой позиции, которую мы назвали «Пантерой», мы непременно вернемся в Донбасс. Но коль прежде нам придется на время его сдать русским, вам необходимо позаботиться, мой верный Генрих, чтобы они нашли там дотла выжженную землю! Это ваша первая задача.

Гиммлер всем своим видом дал понять, что задача ему абсолютно ясна и он выполнит ее самым наистарательнейшим образом.

— Далее! — продолжал Гитлер. — Для создания оборонительного рубежа «Пантера» мне совершенно необходимо много, очень много рабочих рук. Они будут работать без отдыха дни и ночи! Дни и ночи! И мне безразлично, сколько при этом погибнет людей! Мужчин! Женщин! Подростков! Для меня важно только то, чтобы всюду, где это нужно нашим войскам, были своевременно вырыты и заполнены водой противотанковые рвы, ко всем позициям проложены подъездные пути, проходимые для тяжелой техники, и так далее. Десятки, сотни тысяч этих людей обеспечите мне тоже вы, мой верный Генрих! В связи со всем этим я решил назначить вас министром внутренних дел рейха! И для этого я позвал вас сюда, чтобы здесь лично выразить вам мое полное доверие и пожать вашу честную руку!

Гитлер не мог тогда даже предположить, что пройдет всего лишь полтора года и он в своем завещании напишет: «Перед своей смертью я исключаю из партии и лишаю прав бывшего рейхсфюрера СС и министра внутренних дел Генриха Гиммлера… Помимо того, что Геринг и Гиммлер были неверны мне, они покрыли несмываемым позором нашу страну и нацию тем, что секретно и против моего желания вели переговоры с противником и пытались захватить власть в государстве». Но это будет сказано в четыре часа ноль-ноль минут двадцать девятого апреля 1945 года. А сейчас еще шел сорок третий. И до того как завещание попадет из рук генерала Кребса в руки генерала Чуйкова, утечет еще много людской крови.

— Моя жизнь всегда безраздельно принадлежала вам, мой фюрер! — патетически воскликнул Гиммлер.

— Я знаю, мой верный Генрих, — уже более спокойно проговорил Гитлер. — Поэтому у меня есть к вам еще одно поручение поистине государственной важности.

Гиммлер весь превратился в слух.

— Я никогда не сомневался в преданности ваших людей, Генрих. И мне никогда не было жалко для них никаких наград. Они заслужили их. Но то, что предстоит им сделать сейчас, будет намного ответственней всех прошлых дел. Мы должны покончить с русским лидером, Генрих! И это будет не просто акт возмездия, но крупнейшая политическая акция! Осуществив ее, мы не только обезглавим противника. Мы покажем всему миру, и в первую очередь нашим не очень устойчивым союзникам, что сфера наших практических возможностей простирается намного дальше линий фронтов и здесь, на востоке, а равно и там, на западе. Мир в свое время узнал о наших «длинных ножах». Пусть теперь он узнает о наших «длинных руках». И пусть тогда задумаются некоторые не в меру строптивые деятели, к чему может привести их неуступчивость…