Покушение

Большая луна в чёрном небе. Иудейская пустыня. Десять вагончиков рядом. Светло, как в городе. Все спят. Я охраняю. Моя смена. «Узи» в руках. Забора нет. Есть ворота. Делаю круг от ворот и до ворот. И быстро – к своему вагончику. Днём положил несколько камней в землю. Камней вокруг много. Подбирал, подгонял – получилась маленькая площадка. Никак не налюбуюсь. Тишина. Скрипит закрываемая ставня. И снова круг от ворот и до ворот.

Через год работники Сохнута решали, кому здесь оставаться. Раздали конверты жильцам вагончиков. Объяснили: пишите на своих соседей что хотите.

Чиновник, имевший доступ к личным папкам – они считались секретными – сообщил мне, что в моей папке сорок жалоб со стороны соседей.

То есть девять вагончиков настрочили сорок жалоб.

Одна из жалоб – во время дежурства занимается личным хозяйством. Вспомнилась скрипнувшая ставня.

Но больше запомнилась жалоба, что ворую цветы у соседей.

Тот же чиновник рассказал, что в армии окончившим офицерские курсы раздают конверты – писать друг на друга.

14. Себя жаль

Себя жаль: жить в двух утопиях.

И двухчасовой перелёт из одной в другую.

В первой было стыдно.

В партии не состоял, никаким секретарём не был, никуда не лез, никаких постов не занимал, «убийц в белых халатах» не осуждал, но было стыдно.

Вышел на тропу к моему Израилю – больше не было стыдно.

Во второй было стыдно.

От красных бежал, от партий бежал, от покровителей бежал, от подачек бежал, но было стыдно.

Вышел на тропу за мой Израиль – больше не было стыдно.

15. Израильским писателям не звонил. Кто я для них?!

Израильским писателям не звонил.

Кто я для них?!

Но с одним писателем случайно знаком, приятнейший человек, интеллигент, профессор.

В дома не захаживали, но дарили друг другу свои книги.

Он мне – на правильном иврите.

Я ему – суррогаты переводов с русского.

В его книгах читал по нескольку страниц – больше не одолеть с моим ивритом.

Прелесть языка понять – тем более.

Поэтому, когда дарил книгу, честно писал: «Писателю такому-то от Михаэля».

Он тоже, даря свою книгу, написал о моей книге «Мой Израиль» честно: «Писателю такому-то, здесь немного из мыслей, тоски и мечтаний, которые нашел в твоей книге – немного по количеству и много по качеству».

Про книгу «Прощай, Израиль… или Последняя утопия» сказал мне: «Прочёл и всю ночь не спал».

Ему я позвонил:

– Было покушение на меня.

Он ответил:

– Если тебе все равно, позвони через полчаса, у меня сейчас люди.

– Да, да, – мои последние слова.

Тема покушения вообще не разработана.

Вот смерть – до мелких деталей расписана.

Проводы покойного.

Посещение его скорбящих родственников.

Совместная молитва со скорбящими.

И всяких скорбных фраз – мешок.

И скорбный голос – очень к месту.

А вот покушение – сплошная отсебятина.

Делай – что хочешь.

Всё разрешено.

Поэтому я больше не звонил – моя отсебятина.

Он – тоже. Это его отсебятина, но и здоровый стандарт утопии.

16. Израильским писателям не звонил. Кто они для меня?!

Израильским писателям не звонил.

Кто они для меня?!

Амос Оз:

«Шайка "Пульса Денура" пришла к воротам беэр-шевской тюрьмы с пирогами, букетами цветов и подарками. После того, как им не разрешили войти, чтобы порадовать убийцу и нарадоваться им, эти подстрекатели убийства заявили, что государство наше недемократическое. Абсолютно справедливо требовали демонстранты возле ворот беэр-шевской тюрьмы, чтобы их впустили внутрь. Законодательство, прокуратура и суд должны удовлетворить это требование, и как можно скорее: место подстрекателей к убийству действительно рядом с убийцей – за решёткой, причём, с внутренней стороны». («Новости недели», 30.5.1997)

Делиться с такими печальной участью писателя в утопиях?

Хреновый писатель.

Хороший советский писатель.

Хороший провокатор, прокурор, судья.

Важный в шайке убийц.

Перст, указующий жертву.

Лишь потом спускается разнарядка: убрать.

Выбирают недоброжелателя.

Подъезжают к недоброжелателю: «Можно убрать совсем дёшево – у многих на него зуб».

Недоброжелатель повязан – еще не заказчик, но ему уже не открутиться.

Большое утешение – дёшево.

Выбирают одну из банд, которые держат для мокрых дел, – подходящую под заказчика по манерам, языку, привычкам.

Хорошие деньги – на бочку.

Банде показывают заказчика.

Заказчик заказывает у своих.

Это успокаивает.

Появляются морисы и гидоны, наводчики, мотоциклы.

В случае провала сдают заказчика.

В особом случае сдают банду, когда надо охмурить общественность, то есть успокоить.

Амос Оз выходит сухим.

Всегда.

Я вызову эту сволочь на дуэль.

Только утрясу нужные страницы.

17. Давно убивают

Давно убивают.

Что видел у чекистов – уже много.

Что не видел у них – рука Б-жья: уберечь меня.

Что не срабатывало у чекистов – указание Б-жье мне: делать Б-гоугодное.

Позвонил один. Слово за слово. И говорит мне:

– Они тебя убьют.

– А хрен с ними! – ответил.

А разговор был не об этом, совсем о другом.

Но человек это произносит так просто, как выпивает глоток воды.

И человек на это отвечает, как отмахивается от назойливой мухи.

Это достижение утопии.

Страшное – должно быть обычным.

Неизбежным.

Рядом.

Повседневным.

Ежечасным.

Как автобусы, которые должны взрываться.

А в них надо ездить.